![Голыши выксунского разлива](/media/images/01_MmfFL9j.max-1200x800.jpg)
В августе 2013 года в рамках только зародившегося проекта «Деревеньки» на страницах «ВР» был опубликован фоторепортаж об Уноре – отдалённом посёлке Выксунского округа, расположенном в 46 километрах к юго-востоку от города. Исторический экскурс, посвящённый узкоколейке в начале упомянутой статьи, отсылал нас в далёкое советское прошлое (до начала 2000-х здесь находилась узловая станция, при этом ж/д пути как бы рассекали населённый пункт пополам), а следом был размещён материал с кратким описанием местного современного быта.
Основные объекты
инфраструктуры в посёлке Унор
в 1940-1950-е годы:
Однако в этой публикации не было ни слова о том, что Унор – это не только бывшая железнодорожная станция с примыкающими рядами домов, но и отдельное поселение, расположенное в километре от узкоколейки в сторону Выксы. Географически это был отдельный пункт со своей инфраструктурой и самобытной историей, но сразу после образования в середине 1920-х объект юридически объединили с посёлком-станцией, и потому он имел такой же топоним – Унор. Чтобы избежать путаницы, жители нашего района в советские годы именовали поселение, расположенное вдали от железнодорожных путей, Голявкой. Именно об этой северной стороне растянутого посёлка и пойдёт речь в сегодняшнем выпуске рубрики. Однако, повторюсь, Голявка – неофициальное название, народное, поэтому в статье данная территория будет именоваться под своим законным топонимом – Унор.
В
настоящее время больше половины домов в полузабытом посёлке находятся в запущенном
состоянии, уже несколько десятилетий местные деревянные постройки медленно
разрушаются под воздействием природных осадков. Однако в данном поселении есть
как минимум два жилища, которые сейчас используются в качестве загородных
домиков. На снимке запечатлён начавшийся косметический ремонт в одном из таких
дачных домов (частично покрашен пол, приготовлен лист ДВП для обшивки стен)
– Мой домик… – разочарованно выдыхает бывший унорский житель, 89-летний Николай Иванович Маслов, стоя на лужайке перед своим прежним жилищем. Добрую минуту он растерянно рассматривает покосившуюся крышу и пустые глазницы окон, затем переводит взгляд на полуразрушенные ступеньки, ведущие к двери дома.
Слева от избы послышался слабый шум – невесть откуда взявшиеся овцы выскочили из-за садового забора и теперь настороженно таращились на нас, не осмеливаясь выбежать из укрытия.
– И овец тоже сфотографируй, – советует с улыбкой редакционный водитель Саша.
– Дались они мне, – ворчу я. – Тут такая картинка – только успевай щёлкать!
Николай
Иванович Маслов (89 лет): «Мои родители – Иван Васильевич и Пелагея Ивановна –
выехали из Семилова в середине 1920-х годов и обосновались в посёлке Унор. Отец
был разнорабочим, а мама трудилась в колхозе, в доме хлопотала и нас, детей, воспитывала.
Сам-то я родился 22 июня 1929 года, на мой 12-й день рождения началась Великая
Отечественная война. Какое у меня было детство – врагу не пожелаю… В военную пору
нас крепко выручали корова и огород – на молоке и картошке, считай, и выжили. Помню,
в первый год войны от колхоза ко мне прикрепили лошадь – паши, малец! Летом
меня будили в три часа ночи, я брался за плуг и до полуденной жары пахал. Позже
меня даже наградили медалью «За доблестный труд в ВОВ в 1941-1945 гг.»… В
1950-м призвали в армию, а год спустя я вызвался добровольцем на Корейскую
войну. Служил шофёром во взводе боепитания и артвооружения – снаряды возил для
пушек ЗИС-2 и ЗИС-3. В 1955 году женился, построил дом, воспитывали с супругой
дочь. Переехал я из посёлка в 1974 году, приобрёл в Выксе дом, с тех пор в
городе и живу. Почему уехал? Честно скажу – сенокос замучал! Как начиналась
летом пора сено заготавливать, такая тоска и злость меня охватывали, хоть из
дома беги!»
Ситуация действительно уникальная: Николай Маслов не был в родном посёлке несколько десятилетий. Если точнее, 44 года – с того самого момента, как переехал на ПМЖ в город. 44 года – целая вечность! За этот период в нашей стране сменилось семь правителей, кровавым смерчем пронеслись две чеченские кампании, дефолт перерос в мощный подъём, народный разум захватили смартфоны и соцсети, затем снова грянул кризис... Да и само государство давно стало иным, сменив название и сократившись на 1/5 по площади. А масловский деревянный дом все эти годы тихо стоял и ждал своего хозяина.
– Пойду посмотрю, что там внутри, – выйдя из оцепенения, вслух решает пенсионер.
– Осторожнее, Николай Иваныч, там сгнило всё!
Но старик машет рукой и медленно начинает подниматься по ступенькам, держась за шаткие перила. Наконец он взбирается, опасливо заглядывает внутрь и в шоке замирает. Гнетущий вид за входной дверью кого угодно вгонит в ступор. Драные стены, провалившиеся полы и частично обрушившийся потолок словно тянут в немом стенании: ну во-от, пришёл, сви-иделись...
Бывший унорский житель
Николай Маслов осматривает своё прежнее жилище спустя 44 года после отъезда из
посёлка. Этот дом Николай Иванович строил в период 1960-1961 годов по следующей
схеме: сначала купил готовый сруб в соседней деревне Пустошке, разобрал его и
перевёз на свой участок. Затем на квадратную связку из восьми дубовых брёвен
установил сруб, пристроил сбоку небольшое помещение и возвёл крышу. К слову, за
несколько прошедших десятилетий дубовые венцы в основании сруба почти не
износились и до сих пор находятся в хорошем состоянии, чего не скажешь о
внутреннем состоянии дома: полы прогнили и провалились, стены покосились, потолок обвис и местами
обрушился
– Ай-яй-яй, всё развалилось, ай-яй-яй, – сокрушённо приговаривает Николай Иванович. Он спускается со ступенек, обходит дом со стороны сада и, остановившись перед зарослями крапивы, цокает языком. – Это надо же – всё заросло! Ай-яй-яй… Ну надо же…
Чтобы отвлечь Николая Ивановича от тяжёлых мыслей, предлагаю пройтись по Унору и рассказать о местной жизни в советские времена. И то правда – забывшись во время прогулки, ветеран бодро начал вспоминать одну историю за другой:
– Колхоз «Победа» у нас в посёлке основали то ли в 1936-м, то ли в 1937 году. Мне тогда было лет семь, я немножко помню те времена. Даже первого председателя помню – Репкина. Все сплошь малограмотные были, а как управлять таким большим хозяйством, никто толком не знал. После председателем был Михаил Фёдорович Устинов. Затем и его сняли, назначили моего отца. Только он две или три недели поруководил колхозом-то, а потом его посадили…
– За что?
– А за всё хорошее! В 1940-м году отец авансом выдал нашим голышам по мешку хлеба, а сперва по программе надо было урожай сдать государству, а уж потом внутренние дела в колхозе решать. А ведь отец ничего не украл, он потом урожай по норме сдал, как и положено. Всегда найдутся сволочи, которым не живётся спокойно. Написали на отца кляузу. Полгода он сидел, пока допрашивали. Денег на юриста у нас в семье не было, готовились к худшему. Но тут общество вступилось – ходатайствовали, писали письма в поддержку отца. Чудом тогда его выпустили…
– Да, редкий случай. Но всё равно в сталинские времена власть потом с недоверием к таким людям относилась…
Бывший унорский
житель Николай Маслов спустя 44 года после отъезда из посёлка в июле 2018 года
вновь посетил родные места: «Я уже не узнаю здесь почти ничего. Когда я жил на
Уноре в советские годы, здесь всё было застроено, а сейчас – шаром покати…»
– Есть такое дело. Когда война началась, отца не сразу призвали. Уж потом в военкомате очнулись, и в 1942 году, в первых числах января, его загребли. Отец немного повоевал. Прошёл наспех подготовку, а в феврале под Орлом его серьёзно ранило в руку. Комиссовали. Минные осколки из руки долго наружу выходили. Пенсию по инвалидности отцу назначили смешную – шесть руб-лей. Эх-хе-хе… Война – это жуткое дело! Помню, летом 41-го мы окопы в посёлке рыли. Приказали, никуда не денешься. Каждая семья копала траншею около своего дома в форме буквы «Г». Для пехоты, значит. Когда война-то началась, всем без разбору повестки присылали. Жил у нас в Уноре мужик, глухой был как пень, так и его призвали на фронт, представляешь! Он потом с войны инвалидом пришёл. Много тогда унорских мужичков полегло, а вернулись единицы – кто без ноги, кто вообще безногий…
– После войны сразу полегче стало?
– Какое там! Я хлеба вдоволь наелся только в 57-м году, когда в стране очередную реформу проводили. Каждому едоку в семье выдавали по две буханки хлеба. Допустим, у тебя в доме восемь человек – получи 16 буханок.
![](/media/images/06_XdakVfb.width-600.jpg)
![](/media/images/07_NUPjRim.width-600.jpg)
Верится с трудом, но ещё каких-то 40 лет назад на этих участках стояли крепкие деревянные дома. С каждым годом нежилая северная часть Унора всё больше и больше зарастает высокой травой и кустарником, как будто сама природа желает поскорее избавиться от прежних следов человеческого присутствия…
– А Вы в партии состояли?
– Никогда! – в голосе Николая Ивановича послышались стальные нотки. – Насмотрелся я в своё время, как народ в колхоз сгоняли. А сколько скотины почём зря погубили – жуткое дело! Что – помягче нельзя было? А при Хрущёве мы поросят прятали – разве это нормально?! Пенсии колхозникам не платили, жили как рабы. Самые настоящие рабы! И за что я должен любить эту власть? Я так скажу: сейчас время – только жить! Не сиди, занимайся делом! И нам, старикам, пенсии вовремя платят – чего ещё желать?!
(Почитайте байку про партийные времена, которую рассказал нам Николай Иванович.)
Вот так за разговорами и воспоминаниями мы не спеша прошлись до конца полузаброшенного поселения, а потом повернули обратно. Но вот что удивительно: прозвучавшее в ходе той беседы слово «рабы» мне позднее довелось услышать ещё раз от другого старожила (об этом чуть позже). Что и говорить, мрачным и жестоким термином окрестили себя бывшие унорские жители, оценивая уровень жизни в советском колхозе.
Правая часть
посёлка Унор (вид со стороны бывшего посёлка Пятово в сторону деревни Казачки).
Съёмка – июль 2018 г.
…Начало местной летописи было положено в 1902 году, когда от Выксунского металлургического завода была проведена железно-дорожная линия до Унора (на конной тяге). Позднее, в 1912 году, эта ветка подверглась реконструкции для движения только что появившихся в наших краях паровозов. Ещё через пару лет (в 1914-м) был введён в эксплуатацию узкоколейный участок от Унора в сторону рязанского посёлка Тупик, а спустя четыре года (в 1918-м) заработал новый узкоколейный маршрут: Унор – Сарма (Куриха) – Илев. Таким образом, к началу сталинской индустриализации станция Унор уже была крупным (по местным меркам) железнодорожным объектом. Год за годом здесь строили новые дома, в которых жили, как правило, обслуживающий узкоколейку персонал и лесные рабочие. Ориентировочно в 1925-1927 годах первая партия крестьян из соседних пунктов (в основном из села Семилова и деревни Осиповки) получили разрешение на заселение северной части Унора. Территория прекрасно подходила для проживания. Местность была равнинная, лес изобиловал грибами и ягодами, к тому же рядом с посёлком протекала небольшая речушка – важное условие для ведения сельского хозяйства. Урожаи здесь потом собирали действительно неплохие, особенно хорошо родилось просо. Николай Маслов утверждает, что аккурат перед войной с одного надела тут получили рекордные 120 мер пшена. В одной мере – два ведра. Получается, свыше 2 тонн проса с участка за сезон!
![](/media/images/09_vGSWpFV.width-600.jpg)
![](/media/images/10_2vdJV7b.width-600.jpg)
![](/media/images/11_tPYzoU5.width-600.jpg)
![](/media/images/14_fxCtjqY.width-600.jpg)
![](/media/images/13_iYPcgWk.width-600.jpg)
![](/media/images/12_mYiY3gx.width-600.jpg)
Во многих нежилых или малонаселённых загородных пунктах Выксунского округа можно увидеть заброшенные деревянные дома с пустыми оконными глазницами, кособокими стенами и прохудившимися крышами. И имя им – легион…
Был в посёлке и свой престольный праздник – Михайлов день (21 ноября). Кстати, неофициальное название северной части Унора – Голявка – появилось якобы оттого, что переселившиеся крестьяне были бедны как церковные мыши («голыши»). Убогость местного быта и правда поражает воображение. К примеру, в довоенные годы на всех жителей в посёлке был один-единственный велосипед, а вплоть до начала 1950-х годов здесь часто ходили в лаптях и в домашние матрасы набивали обычную солому!
Впрочем, есть и другой вариант о происхождении этого неофициального топонима, который озвучила 89-летнияя бывшая унорская жительница Мария Ивановна Солдатова. Пенсионерка поведала, что в детстве слышала от своих родителей притчу, в которой возникновение народного названия объяснялось ровной местностью, лишённой леса («голая»). Разумеется, никаких официальных исторических документов по этому поводу не существует, так что какая из этих двух версий правдоподобнее, решать читателю.
![](/media/images/16_1jtJ1Mc.width-600.jpg)
![](/media/images/17_OOxZqEE.width-600.jpg)
Этот неглубокий безымянный водоём, расположенный в нескольких сотнях метров от посёлка, местные жители запружали в послевоенное время. Бывший унорский житель Николай Маслов поделился воспоминаниями о том, как «лично ездил в соседнюю деревню Осиповку за карасиками», чтобы выпустить их в новый пруд. Летом тут спасалась от жары вездесущая унорская ребятня, однако детская радость была недолгой: через пару лет после своего создания местный пруд, что называется, «ушёл». В последующие советские годы водоём, конечно, частично наполнялся за счёт подземных ручейков, талой воды и дождей, но свой первоначальный вид унорский пруд потерял навсегда…
После образования унорского колхоза большинство местных жителей трудились в новообразованном коллективном хозяйстве. Никакой техники не было и в помине: пахали на лошадях, обработку почвы производили вручную. Сельхозмашины здесь появились лишь в послевоенный период и, конечно, сразу повысили производительность труда. В 1951 году колхозы четырёх соседних пунктов (Унор, Пятово, Осиповка и Казачка) свели в единое хозяйство – «Имени Дзержинского» с центральной усадьбой в Осиповке, а в 1958-м этот громадный колхоз расширили ещё больше, объединив с инфраструктурой деревень Малиновки, Покровки, Вежонки, Пустошки и села Семилова.
Однако были и счастливчики, которым в советские годы удавалось вырваться из колхозного строя и устроиться сварщиками, монтёрами пути или кондукторами на выксунскую узкоколейку. Как ни крути, а рабочие по числу привилегий явно выигрывали у колхозников: и отпуск у них был, и вредный стаж начислялся, и премии иногда выплачивали.
Для того, чтобы окунуться в
советское прошлое, не нужно владеть азами компьютерного 3D-моделирования
или иными продвинутыми технологиями XXI века, достаточно иметь
зоркий взгляд и капельку фантазии. Приглядитесь внимательнее на унорскую
картинку и представьте: полвека назад на изображённой улице протекали обычные
сельские будни. Возле местных домов, которых на этом участке тогда было
несравнимо больше, постоянно сновали туда-сюда люди и домашние животные, периодически
по дороге пробегала ватага неугомонных ребятишек, над крышами домов клубился
печной дымок, а воздух был наполнен голосами и запахами жизни. Как бы то ни
было, но сравнивать загородный быт советской эпохи с нынешним деревенским укладом
всё же не корректно – это два совершенно непохожих периода, где различно всё –
от государственной модели управления до технических достижений. В 1960-1970-е
годы и народ был другой (если верить народной молве – более добрый), и идеалы формировались
в другом ключе, а потому и мыслили люди совершенно иначе…
– Наша семья переехала в Унор в 1939 году, когда мне было 10 лет, – рассказывает Мария Солдатова. – После переселения родители работали в колхозе. А потом и я к ним присоединилась, когда окончила несколько классов школы. Ничего хорошего мы в этом колхозе не видели. Раз в год соберут нас вместе после уборки урожая – вот и весь праздник. На полях работали целыми днями как рабы. Денег не платили, в город не отпускали. Жили за счёт хозяйства – держали овец, поросят, коров… Замуж я вышла в середине 50-х и прожила с супругом в посёлке до 80-х годов. А уж когда помер муж, пришлось переехать к дочери в Выксу…
В 1940 году в посёлке случилось страшное ЧП – сгорело сразу пять домов. Причина пожара банальная – неосторожное обращение с огнём: дети на огородах подожгли солому, огонь моментально добрался до жилищ. Семьи-погорельцы, правда, из Унора уезжать не захотели, но отстраивались на прежних местах долго…
![](/media/images/19_tfawjKG.width-600.jpg)
![](/media/images/20_ndFG91t.width-600.jpg)
На основе различных исследований, проведённых в период 2014-2018 гг., российские социологи и экономисты сделали важный вывод. Смысл таков: на общем фоне замедления темпов роста отечественной экономики, усиления антироссийских санкций, падения стоимости нефти и, как следствие этого, увеличения числа обедневших, наш народ снова потянулся к земле. Оно и понятно – фрукты и овощи со своего огорода существенно помогают обычной семье экономить, а в некоторых случаях – ещё и неплохо заработать. Впрочем, многие жители РФ не обращают внимания на материальные затраты и потраченное «огородное» время, для них на первом плане – экологичность продуктов, выращенных на собственном участке, а также возможность сбежать из городской суеты и провести денёк-другой на свежем воздухе. Казалось бы, вот он, второй шанс для возрождения русской деревни! Увы, специалисты приводят неутешительный диагноз: на ПМЖ в посёлки переезжают единицы и, как правило, такие люди уверены в своих силах и зачастую материально независимы. А вот подавляющее количество горожан-дачников появляются на своих огородных участках лишь в тёплый сезон и причины такого поведения стары как мир: бездорожье, отсутствие необходимой инфраструктуры, безработица и пр.
Война стальной рукой внесла свои коррективы в жизненные планы унорских жителей, едва ли не каждый третий дом лишился своего кормильца. Тем обиднее было людям осознавать, что в их огромной стране, победительнице фашизма, вплоть до начала хрущёвского правления существовал натуральный оброк – обязательства по госпоставкам продукции. Такие повинности были и в Уноре. В частности, в послевоенное время на каждое местное хозяйство устанавливались следующие ежегодные нормы: мяса – 40 кг, топлёного масла – 8 кг (а в некоторых наших районных деревнях тогда обязывали сдавать по 10 кг «топлёнки»! – прим. авт.), картофеля – 200 кг.
Электричество в посёлок провели в 1957 году (этому способствовало близкое расположение к узкоколейной станции). А в середине 1950-х унорский житель Анатолий Жарков переоборудовал небольшой сарайчик, стоящий у него перед домом, в продовольственную лавку, и на протяжении полутора десятилетий здесь продавали различные продукты питания (крупы, сахар, макаронные изделия и пр.). Этот миниатюрный магазинчик просуществовал в посёлке до начала 1970-х, после его закрытия местное население было вынуждено вновь ходить за продуктами на ж/д станцию.
Николай Маслов обходит свой
бывший дом, который покинул почти полвека назад: «А ведь у меня здесь даже
погреб каменный был... А поодаль баня стояла, только там сейчас всё заросло. И ещё
садик небольшой был, я незадолго до отъезда посадил несколько яблонь, только
урожая от них не дождался, уехал…»
Порой унылость местного быта толкала людей на страшные поступки. Николай Маслов приводит пример, что в советскую эпоху здесь было как минимум два случая, когда жители аккуратно поджигали свои избы, а затем получали страховку и переезжали в другое место на ПМЖ. Вот на что готов был народ, лишь бы вырваться из опостылевшего замкнутого круга! Неудивительно, что уже в начале 1960-х люди из Унора потянулись в другие города и поселения. В период 1962-1963 годов из посёлка выехала семья Николая Ершова (в п. Ближне-Песочное), следом за ним – семьи Андрея Казакова (в г. Темиртау, Казахская ССР) и Виктора Милованова, а ещё позднее Николай Яшин переехал в далёкий северный Ханты-Мансийск.
– Для нашей молодёжи в 1970-е жизнь на Уноре стала в тягость, – резюмирует бывший унорский житель, 68-летний Сергей Иванович Устинов. – Водопровода и газа не было плюс безработица и отдалённость от города. Получается, будто людей самих подталкивали к выселению. Старики, понятное дело, уезжать не торопились. А молодёжи куда деваться? Я родился здесь, провёл детство и юность, но после женитьбы в 1972 году меня уже ничего не держало, и я переехал в Выксу…
Несмотря на свой преклонный
возраст (89,5 лет) бывший унорский житель Николай Маслов полностью обошёл родной
посёлок и даже исследовал руины дома на окраине поселения. «Всё здесь раньше
по-другому было, – сетует Николай Иванович. – Лес вокруг посёлка был дремучий,
а сколько там дубов росло! Времена были, а! Жили на Уноре дружно, двери всю дорогу
ро́спертыми держали. Только
бедность нас после войны крепко доставала. Бывало, привезут кинофильм, дети сразу
бегут к родителям – просят у них пять копеек на билет. А у взрослых даже и таких-то
денег не было, вот как мы жили…»
Забытый факт: именно в Уноре квартировали военнослужащие-срочники, прибывшие на борьбу с лесными пожарами в 1972 году. Природная стихия тогда обошла поселение стороной, но тут на посёлок свалилась новая беда: массовый отток местного населения. В застойные брежневские времена люди устали слушать сказки о красивой жизни в недалёком будущем, им хотелось жить по-человечески уже сейчас. В середине 1980-х здесь остались лишь самые стойкие старожилы, но и они незадолго до распада СССР выехали из посёлка…
В настоящее время в северной части Унора (так называемой Голявке) живут несколько постоянных жителей в двух домах, ещё пара старых изб используется как дачи. Ну а сколько данное поселение просуществует на энтузиазме этих людей – вопрос открытый…
![](/media/images/23_1kkWULo.width-600.jpg)
![](/media/images/24_VlnhMcF.width-600.jpg)
После массового отъезда жителей на рубеже 1970-1980-х годов заброшенные местные сады за несколько десятилетий разрослись настолько, что ныне представляют собой неприступную живую стену
![](/media/images/25_y7f9UcK.width-600.jpg)
![](/media/images/26_alUAORC.width-600.jpg)
В русских деревнях и сёлах бани традиционно располагались сзади домов. Кроме того, вокруг помывочной крестьяне всегда старательно выкашивали траву и вырубали все деревья и кустарники. Эти действия наши предки совершали в целях элементарной безопасности, чтобы искры из банной трубы (или огонь при пожаре) не перекинулись на избу. Унор – не исключение из этих правил: до сих пор здесь стоят несколько заброшенных ветхих бань, построенных в далёкие послевоенные годы на задворках, рядом с садово-огородными участками
Этот старый деревянный дом
на Уноре облюбовал пчеловод-сезонник из соседнего посёлка Боевого. Стоит
отметить, что за последние годы несколько жителей нашего округа, занимающиеся
содержанием и разведением пчёл, приобрели по бросовым ценам дома в заброшенных
или малонаселённых выксунских пунктах (Дальне-Чёрная, Старая и т.д.). Во-первых,
вдали от города пчелиное семейство может собрать больше мёда и затратить на это
меньше времени и сил. А во-вторых, пчеловоды избегают возможных конфликтов с
соседями, поскольку многие люди страдают аллергией на укусы насекомых. К слову,
в 2017 году депутатами Госдумы Г. Зюгановым,
О. Лебедевым, К. Тайсаевым и А. Тарнаевым был подготовлен проект ФЗ «О пчеловодстве», на который сильно надеялись в народе, но 20 апреля того же года данный
законопроект был отклонён без ведомых причин (Постановление № 1447-7 ГД). Но
всё же в некоторых российских регионах (Башкортостан, Новосибирская и Орловская
области, Алтайский и Краснодарский края) в своё время были приняты местные подзаконные
акты о пчеловодстве, и на сегодняшний день в этих хозяйственных субъектах упомянутая
отрасль неплохо развивается. Вот так и живём: в стране есть огромные площади
для медосбора (болота, луга, поляны и пр.), но единого закона, регулирующего пчеловодство,
до сих пор нет…
– Николай Иванович, а вы помните, когда Унор стал вымирать?
(После двухсекундного раздумья):
– Хех, он и сейчас вымирает...
(из диалога автора статьи с бывшим унорским жителем
Николаем Масловым во время посещения посёлка)
В современную цифровую
эпоху разрыв между городом и деревней в России – бездонная про́пасть. Печальный факт: Нижегородская область – один из
лидеров по количеству заброшенных пунктов. За последние 30 лет общее количество
сгинувших сёл и деревень в нашем регионе исчисляется сотнями. И не надо
иллюзий, такая ситуация сохранится и впредь. На своих страничках в соцсетях или
в блогах горожане сегодня любят с восторгом делиться воспоминаниями о детстве,
проведённых летом у бабушки в деревне, или о студенческих поездках на картошку
в составе институтской группы. Оно и понятно: глядя из окон городской квартиры на
бетонные коробки соседних многоэтажек, предаваться ностальгии и рассуждать о
будущем российского села всегда легко и приятно
«Эх, и нищета же кругом! Дотла разорились мужики, трынки не осталось в
оскудевших усадьбишках, раскиданных по уезду... Хозяина бы сюда, хозяина!»
(Иван Бунин, «Деревня», 1909-1910 гг.)
Окраина
Унора (вид со стороны деревни Казачки в сторону бывшего посёлка Пятово). Съёмка
– июль 2018 г.
Бывший унорский житель 89-летний
Николай Иванович Маслов многое повидал на своём веку, знал нужду и достаток, всей
душой радел за правду и страдал от потерь. «Когда я служил добровольцем на
Корейской войне, всякого насмотрелся, – вспоминает пенсионер. – Однажды на нашу
батарею налетели американские самолёты. Бомбили сильно, над одним грузовиком
самолёт аж три захода делал, всю машину изуродовал. После этого авианалёта мы
потеряли двух человек: один погиб в палатке после прямого попадания, а второго
накрыло взрывом, когда он, испугавшись, побежал от пушки. Правда, было тогда у
нас 26 или 27 раненых, но главное – живы остались. Комбат наш толково
командовал во время бомбардировки – дескать, не паниковать, всем оставаться на
позициях. А замполит весь авианалёт пересидел в каком-то ровике, потом вылез,
речугу толкнул и позже орден Красного Знамени получил! Справедливость – она такая
штука, её редко где сыщешь…»
На этой памятной фотографии
запечатлена унорская семья Устиновых. Слева направо: глава семейства Иван
Фёдорович, дочь Нина, хранительница домашнего очага Анна Петровна с дочерью
Раисой (на коленях). Дата создания снимка – ориентировочно 1949-1950 гг.
Фотокадр хрущёвской эпохи:
унорская колхозница Анна Петровна Устинова с детьми Раисой (крайняя слева),
Сергеем (в фуражке) и Ниной (стоит в центре)
Фото автора