В советскую эпоху Казачка была одним из самых малоизученных пунктов Выксунского района, и потому в нынешнем XXI веке даже краткое описание истории этой деревни представляется труднейшей задачей. До сих пор в местной летописи зияет много прорех, но всё же восстановить основные звенья хронологической цепочки вполне реально, так как многие семьи из Казачки переехали в Выксу и ближайшие загородные поселения. Оцифровка личных фотографий и запись воспоминаний – важная и кропотливая работа в краеведении. Действительно, кто, если не бывший житель, сможет лучше рассказать о своей неповторимой, но поблекнувшей с годами малой родине?
Чем больше по численности и площади населённый пункт (деревня, село, посёлок городского типа, город) и чем дольше он существует на земле, тем богаче его летопись, это очевидно. Легко и приятно описывать историю крупных городов-миллионников: тут свидетелей и документов настолько много, что главная задача сводится к выборке отдельных эпизодов. Но как быть с маленькой деревушкой, основанной в провинции в смутное время? О начальном периоде существования Казачки известно не очень много, но обнаруженные сведения по-своему уникальны. Собирая воедино разрозненные исторические пазлы, удалось установить прежнее место обитания базового потока переселенцев, некоторые фамилии и род занятий этих людей, однако конкретный год её появления на свет так и остался невыясненным.
Отсутствие информации – тоже информация
Поскольку первые стенограммы собраний Семиловского сельсовета Выксунского района датируются 1952 годом, обратимся за помощью к губернским документам царского периода. И первый на очереди – «Список населённых мест Нижегородской губернии» 1911 года издания. Вряд ли в то время Казачка существовала как полноценное поселение, но чем чёрт не шутит – вдруг на месте будущей деревни уже стояли сторожевые домики лесничих? Увы, ничего интересного.
Теперь откроем более поздний справочник «Список населённых мест Нижегородской губернии» (1916 г.). Какая-либо информация о Казачке в данном сборнике тоже отсутствует, однако привлекает внимание следующая любопытная запись: среди прочих постов лесной стражи, принадлежащих обществу Выксунских горных заводов, при деревне Осиповке имелся Главный кордон (состав жителей – 5 человек). Расстояние от Казачки до Осиповки составляло около 4 км, и теоретическая вероятность того, что данная сторожка со временем разрослась до размеров полновесной деревни, существует. Есть и ещё кое-что: численность Осиповки (именно отсюда выехало наибольшее количество крестьян-основателей Казачки) в 1916 году составляла 689 человек. Запомним эту цифру.
Теперь обратимся к «Алфавитному списку населённых пунктов Нижегородской губернии» от 1925 года. В отсутствие подобных уездных документов это издание может помочь при решении многих спорных вопросов, однако следует помнить, что в справочнике периодически встречаются ляпы и, кроме того, указаны далеко не все существовавшие на тот момент посёлки в нашей губернии.
В «Алфавитном списке…» о Казачке также нет упоминаний, зато приводятся данные, что по состоянию на 1 января 1925 года в Осиповке было зафиксировано аж 786 жителей. Для относительно небольшой по размерам деревни это, конечно, явный перебор. Немудрено, что в середине 1920-х годов многие осиповские семьи от безысходности выезжали на соседние территории.
В беседах с автором этих строк несколько бывших жителей Казачки поделились различными воспоминаниями о своих родственниках, приехавших в своё время в новообразованную деревню. Во всех этих устных рассказах просматривается общий сюжет: казачинские родоначальники приезжали в поселение вместе со своими жёнами и детьми. Исходя из того факта, что большинство мужчин-основателей Казачки были рождены в 1880-1890-х годах, к 35-летнему возрасту они, следуя деревенским традициям того времени, уже имели многодетные семьи.
Теперь, прибавив к дате рождения переселенцев средний возраст на момент переезда, можно высчитать примерное время основания Казачки – начало-середина 1920-х годов, хотя не исключено, что крестьяне обживали приглянувшуюся территорию сразу после Октябрьской революции.
Ещё одно убедительное доказательство, что бывшие осиповские жители составляли основное население Казачки – упоминание в архивах 1930-х годов одинаковых фамилий (Куплиновы, Казаковы, Фокины и пр.). И если единичные совпадения ещё можно как-то объяснить, то наличие многих однофамильцев в двух соседних деревнях явно свидетельствует о периодическом перемещении людей из одного пункта в другой внутри одного уезда (района).
– Наша родословная в Казачке идёт от деда по материнской линии – он переехал в деревню из Осиповки, оттуда много людей в своё время к нам перебиралось, – говорит 70-летняя Раиса Егоровна Осипова (в девичестве Фокина). – В числе первых жителей Казачки был также мамин старший брат – Алексей Казаков. Мой дядя приехал в деревню из вознесенского посёлка Лесомашинного. Он был грамотный, занимался коммерцией, имел торговую лавку. Мне рассказывали, что дядя вместе с каким-то мужчиной однажды ездил в Москву, чтобы получить разрешение назвать деревню Казачкой. И такое право им было получено.
Следует отметить, что новое место жительства приезжими крестьянами было выбрано весьма удачно: на ровной площадке угроза весеннего подтопления сводилась к нулю. По соседству – сосновый бор (защита от ветра и материал для строительства), лесная речушка и железнодорожная станция Унор. Кроме того, местность изобиловала природными родниками, вода здесь всегда была чистая и вкусная.
Разумеется, основной род занятий прибывших семей остался прежним – сельское хозяйство, и вот тут заключался один из немногих минусов местной жизни: почва в Казачке оказалась достаточно кислой. Впрочем, в результате постоянного применения удобрений эта проблема с годами благополучно решилась, и в послевоенный период колхозные поля и частные садово-огородные участки здесь давали вполне сносные урожаи.
Анна Васильевна Маркушина (63 года, в девичестве Макарова; на фото также присутствуют её внучки – 11-летняя Мария (слева) и 6-летняя Маргарита):
– Я родилась в Казачке в большой семье. Нас семь детей было: два брата и пять сестёр, я – самая младшая. Мой папа, Василий Иванович, всю жизнь проработал лесорубом в Димаре. Он на всю неделю уезжал в лес, а приезжал домой только на выходные. Мама – Мария Николаевна – сначала была домохозяйкой, а когда все мои братья и сёстры подросли, тоже устроилась на работу – сажала сосёнки и ёлочки около Осиповки и Семилова. Я после школы окончила ПТУ-57, работала штукатуром-маляром в Выксе. Рано вышла замуж, родила двух дочерей и так же рано – в 32 года – осталась вдовой. Больше замуж не выходила. В настоящее время живу в Выксе, помогаю дочерям воспитывать внуков.
Часто вспоминаю родную Казачку, периодически приезжаю туда на кладбище. В памяти то и дело всплывают детские годы, как мы с другими девочками играли в классики или прыгали через скакалку. А ещё любили ходить на речку – сооружали в кустах какие-то домики и украшали их. До сих пор со смехом вспоминаю, как в детстве стащила с подружкой мёд у нашего соседа-пасечника Казакова. Прибежали, значит, в нашу баню, с хлебушком наелись, а остатки мёда спрятали в печку: «Завтра доедим!» А пчёлы учуяли сладкое, и в баню налетел целый рой. В общем, разоблачили нас быстро. Эх и влетело мне тогда за этот мёд…
Прозвище – второе имя
Топоним «Казачка» по-своему красив и необычен. Название возникло в результате иронично изменённой в простонародье фамилии местных жителей – Казаковых. Взгляните на подписи к схеме 1960-х годов – едва ли не половина семей в деревне носила эту фамилию! Кстати, самая большая проблема при написании данного цикла статей была связана с вышеуказанным наследственным родовым именем. Дело в том, что при восстановлении местоположения домов возникла невообразимая путаница. Одни бывшие жители Казачки приводили свой поимённый список, другие называли совершенно иные фамилии. Лишь спустя какое-то время удалось установить, что Игнато́вы, Колаевы и Беженкины на самом деле… тоже Казаковы!
– Ну тут всё просто, – объясняет Раиса Осипова. – Представьте ситуацию: приезжает к нам в деревню чужой человек и спрашивает Казаковых. А каких Казаковых тебе надо? У нас в каждом втором доме Казаковы! Вот и стали придумывать прозвища, чтоб как-то отличать. У нас, Фокиных, кстати, тоже было прозвище. Мой дедушка работал когда-то кучером, вот и стали его Кучеровым звать, а всех дедушкиных внуков – кучерятами. Это прозвище настолько крепко к нам приклеилось, что когда я в начальных классах училась, думала, что моя фамилия – Кучерова! Почти у всех в деревне были прозвища, но никто не обижался.
Не секрет, что многие нынешние славянские фамилии образовались от личных имён или прозвищ. Например, распространённая фамилия Иванов появилась в результате давней трансформации укороченного отчества Иванович. «Ты кем будешь?» – спрашивали незнакомца при встрече и получали ответ: «Я – такой-то, Иванов сын» (то есть сын Ивана). В царские времена наши предки в отчествах окончание «-ич» отсекали для удобства во время беседы. Так и появились по всей стране России Петровы, Макаровы, Осиповы, Нестеровы, Семёновы, Сидоровы и т.д. Кстати, до сих пор некоторые выксунские старожилы нет-нет да и обронят в разговоре эту устаревшую форму отчества – без «-ич».
Вкратце рассмотрим историю появления неофициальных фамилий у местных семей Казаковых. Беженкины приехали в деревню в статусе вынужденных переселенцев (беженцев). Коммунчиковы получили своё прозвище за стойкую приверженность главы семейства к коммунистическим идеалам. Лексипаловым, Колаевым, Митяёвым и Игнатовым присвоили в народе вторые фамилии от имён отцов-основателей этих династий – Алексея Павловича, Николая (сокращённо – Колая), Дмитрия (Митяя) и Игната (у которого, к слову, было 13 детей). А вот с Шарабанчиковыми возникла загвоздка. Дело в том, что слово «шарабан» в русском языке имеет несколько разных значений: зимний рыбацкий ящик, гриль для копчения и открытая лошадиная повозка. Какое из этих словосочетаний имели в виду казачинские острословы при наречении семейства, похоже, так и останется тайной за семью печатями.
Анна Казакова по прозвищу Кочетиха считалась в послевоенной деревне повивальной бабкой. Эта невысокая пожилая женщина могла принять роды и перерезать пуповину, покрестить ребёнка или прочитать молитвы во время сбора православных верующих в каком-нибудь местном доме. Происхождение прозвища Кочетиха до нынешних дней толком не выяснено, даже в Сети нет вразумительной информации на этот счёт. Но есть версия, что подобным прозвищем в давние времена нарекали деревенских знахарок. Любопытно, что дочь Анны Казаковой Груню (полное имя – Агриппина) в Казачке со временем тоже стали называть Кочетихой – народное прозвище от матери автоматически «перешло по наследству».
Ещё одна местная жительница из рода Казаковых – Агафья – тоже была опытной повивальной бабкой. На протяжении десятилетий она принимала роды у многих казачинских женщин, крестила детей и имела красноречивое народное прозвище Родимушка.
Особого упоминания заслуживает представительница народной медицины Анастасия Мичурина, домик которой находился на краю деревни. Бывшие жители Казачки запомнили её высокой энергичной старушкой с уникальным чувством юмора, которой не чужды были простые человеческие слабости. Однако если вышеупомянутые Кочетиха и Родимушка выполняли в деревне акушерские функции и проводили простейшие православные обряды, то Мичурина была чистейшей воды знахаркой. У неё, к слову, также имелось деревенское прозвище – Микишина. За давностью лет никто не мог вспомнить, кто первым в Казачке так окрестил эту старушку – тут возможны и русские, и еврейские, и украино-белорусские корни происхождения этого слова. Современные лингвисты склоняются к версии, что данная фамилия (в нашем случае – прозвище) появилась от имени или профессии её носителя.
В народе с подозрением шептались о странных обрядах Мичуриной. Действительно, любого нормального человека может вогнать в панику лечение от испуга верёвочками и сжиганием хлопка над головой, но уж если кого-то из казачинских жителей донимала бессонница или больная спина, то в таких случаях особо не раздумывали, сразу шли на окраину деревни к тёте Насте. Для лечения каждой хвори у неё был свой ритуал.
Давайте зайдём к ней в дом и со стороны понаблюдаем за процессом врачевания. Вот знахарка укладывает гостя на широченной лавке лицом вниз, а затем берёт в руки обычный банный веник и… топор! Стоя над спиной заболевшего, старушка делает вид, что мелко-мелко рубит прутья веника. При этом она бормочет себе под нос какие-то молитвы, но слов не разобрать. Очевидцы утверждают, что после подобных процедур боль в спине в скором времени гарантированно проходила!
Многое помнится, да не воротится
«Любовь к родному краю, к родной культуре… начинается с малого – с любви к своей семье, к своему жилищу, к своей школе», – писал в 1980-х годах авторитетный отечественный филолог Дмитрий Сергеевич Лихачёв, размышляя о русской самобытности. С этим утверждением трудно не согласиться: чем больше мы узнаём о нашем прошлом, переосмысливая жизнь предков и отделяя зёрна от плевел, тем нравственнее мы становимся. Безусловно, новые духовные ценности могут возникнуть только из старой культурной среды, но всё же не стоит постоянно ностальгировать об ушедших эпохах. Наши деды и прадеды жили в иное время, тогда царили другие идеалы и условия быта. Это не хорошо и не плохо, это – закон эволюции.
Судьба каждого человека интересна по-своему. Но некоторые деревенские биографии настолько яркие и особенные, что сразу выделяются из общего списка. Интересен, например, жизненный путь Ивана Вяжева – дедушки по материнской линии бывшей казачинской жительницы Анны Андреевны Уткиной (в настоящее время пенсионерка проживает в соседнем Уноре). Об Иване Гавриловиче известно, что он был очень набожным человеком. В далёком 1912 году в статусе беженца переехал с семьёй в Выксунский уезд и поселился в Осиповке, а его потомки со временем перебрались в Казачку. Иван Вяжев прожил долгую жизнь. Знал несколько языков и считался хорошим травником (умел лечить людей целебными растениями), периодически с молитвами обходил окрестные деревни. Умер в 102 года.
Совершенно противоположный типаж был у Алексея Павловича Казакова, местного кузнеца. Именно этот человек, переехав из Тамбова в Выксунский уезд, считается одним из основателей Казачки. Алексей Павлович обладал громадной физической силой. В народе до сих пор сохранилась история о том, как однажды в летнюю страду он перевозил на телеге воз сена. Груз, по всей видимости, был настолько тяжёлым, что лошадь перед подъёмом в гору не могла осилить ношу. Тогда кузнец выпряг кобылу, взялся за оглобли и, поднапрягшись, самостоятельно затащил телегу на самый верх горы!
Деревенские мужики знали: если Казаков чем-то взбешён, к нему в этот момент лучше не подходить – с одного удара отправит к праотцам, поскольку в ярости кузнец не контролировал свою силу. Был случай, когда Алексей Павлович, недовольный поведением домочадцев, со всего размаху вдарил пудовым кулачищем по обеденному столу. Мебель, надо сказать, была добротной, сколочена из дубовых досок. Однако такого мощного удара даже крепкое дерево не выдержало – стол жалобно хрустнул и сложился...
А ещё до наших дней сохранилась легенда о том, как Алексей Казаков ходил на работу в соседнее Козье Болото (от Казачки примерно три километра). Поскольку кузницы в этом торфодобывающем посёлке не было, Казаков приносил свою наковальню. Обычный человек эту глыбу из металла мог только оторвать от земли и пронести несколько метров – тяжесть неимоверная! Кузнец же спокойно укладывал наковальню в мешок и шёл со своим инструментом к торфяникам. Ну а после работы Алексей Павлович приносил наковальню обратно в деревню – для него подобные походы были сродни физкультуре.
Все полумёртвые деревни на бескрайних российских просторах выглядят одинаково. Одинаково удручающе…
Фото автора
