«Минувшее меня объемлет живо...»

visibility
Цитирует Пушкина учитель начальных классов Зинаида Седышева.

В апреле этого года Зинаиде Павловне Седышевой исполнилось 90 лет. Казалось бы – долгая жизнь. А оглянешься – будто вчера всё было. Узнать, как пролетели эти года и чем запомнились, что было в них счастливого и от чего до сих пор щемит сердце, мы и решили узнать.

Домик, в котором она живёт в посёлке Ближне-Песочное с сыном, крепкий и ладный. Стучим  в дверь. Открывает женщина – невысокого росточку, худенькая и быстрая в движениях.

– Неужели Вам 90? – задаём вопрос, потому что стоящей перед нами женщине никак нельзя дать столько лет. Она в ответ смеётся звонко и заливисто.

Входим в дом и по законам русского гостеприимства: «сначала гостя накорми, а потом – разговаривай», хозяйка усаживает за стол и поит чаем. За этим неспешным занятием разговор наш течёт тоже плавно.

Листаем альбом с фотографиями. Внимание привлёк снимок. На нём молодая женщина задумчиво стоит с книгой в руках. О чём задумалась? 

Зинаида Павловна не сразу вспомнила, где это и когда это было. А когда вспомнила, то сказала:  

– Война никогда не забывается, сколько бы лет ни прошло. Помню, веду урок, смотрю на этих мальчишек и девчонок и думаю, что у нас детство отняла война… Вспоминаю, как сено косили, как в колхозе делали любую работу, как вязали для солдат тёплые вещи, отправляли посылки… А на этой фотографии уже мирное время, я – учитель начальных классов в Ближнепесоченской школе. Позади – педагогическое училище, вожатская работа…

– Зинаида Павловна, у Вас такой звонкий голос, Вы, наверное, в хоре пели?

– Не только в хоре, но и по радио с частушками выступала! (смеётся)

– Вон оно что! И когда это было?

– А было это, когда училась в Дивеевском педучилище. Мама захотела, чтобы я туда поступила. Да я и сама об этом мечтала. И вот, как только война закончились, мы с девчатами и собрались туда. Человек 15 тогда поехало. Но осталось только восемь. Остальные забоялись, что не смогут жить вдали от родителей, другие решили, что не смогут учиться, голодно было после войны. Я же себе сказала, что учиться буду, чего бы это мне это ни стоило! Помню приехала в училище, а там уже занятия идут. Стою, не знаю, что делать. Подходит ко мне представительный такой мужчина и спрашивает, почему я такая грустная. Объяснила. Выслушал он и говорит: «Иди вон в тот класс и учись. Спросят, почему явилась с опозданием и кто разрешил, скажи – директор» (смеётся). Вот так и началась моя учёба. 

В училище все собрались активные и задорные, весёлые. Художественная самодеятельность в те годы была сильно развита. Я пела всегда, в семье у нас все были голосистые. У мама был прекрасный голос. И у свекрови тоже. Бывало скажет: «Давай-ка, Зинушка, споём!» 

Пела и в школьном хо-ре, и в училище, и в клубных коллективах. Запомнилось, как выезжали с концертами в сёла. Зимой – на санях, летом – в телеге. Никакой мороз не страшен, и жара тоже. Едем с ветерком, да ещё и поём! Репетируем в буквальном смысле на ходу! А однажды меня пригласили в Дивеево выступить по местному радио. Частушки пела. Говорили, что они у меня особенно задорно получаются.

– Это были 40-е годы, да? Вы и жили, наверное, в монашеских кельях?

– Нет, общежитие находилось и в храме, там разделили помещение перегородками, и получились комнаты на четверых, либо на семерых. Но я жила в настоящем большом общежитии. Жили дружно… Но, как рассказывали девушки, фрески и роспись на стенах в храме регулярно закрашивали краской, но через некоторое время краска облетала, как шелуха. Их опять закрашивали, она опять облетала. И те из нас, кто сохранил веру в душе, понимали, что не закрасить то, что исполнено по воле Божией.

После училища меня направили в школу в Нижнюю Верею. Но там места в начальном звене не было, и я пять лет работала пионервожатой. А затем уже перевели сюда, в Ближне-Песочную. Так и осталась здесь. Преподавала в начальных классах, а в среднем звене, с пятого по седьмой класс, вела уроки черчения и пения. А пела всегда. 

– И до сих пор?

– Пою в местной церкви, стою у клироса и подпеваю. Все молитвы знаю, и ход службы тоже. Когда у нас проходят в Доме культуры в Шиморском разные мероприятия, концерты или праздничные вечера, меня всегда просят спеть. В день Победы у стелы погибшим воинам проходят митинги, и я там тоже выступаю, пою песни. 

Седышева-Зинаида1.jpg– А у Вас какая самая любимая?

– Из репертуара Людмилы Зыкиной «Мама, милая мама, как тебя я люблю». В прошлом году после исполнения этой песни глава территориального управления Александр Александрович Агеев, со сцены меня подхватил как пушинку и на руках отнёс на место (смеётся).

– Ваша мама, Мария Алексеевна, в колхозе трудилась?

– Да, в семье было шесть ребятишек, и родители работали. Мы, дети, им всегда помогали. Помню, когда началась война, дедушка Михаил Васильевич, вывел нас в поле и показал, как надо косить. Учил налаживать косу, сгребать траву. Утром её косили, днём сушили, а вечером на себе носили в сарай. А как же иначе? Некому было, в деревне остались одни старики да дети. 

Корову семья наша держала всегда, и во время войны она нас спасала, была нашей кормилицей… Меня, как самую проворную, во время сенокоса ставили всегда на стог, я ловко справлялась с тем, чтобы принимать сено наверх. Мы, дети, работали наравне со старшими. «Утробили» – как говорил мой дедушка, как мужики. Старшие сёстры строили укрепительные рубежи от Шиморского и до Досчатого. Жили они там в шалашах. Рассказывали потом, как тяжело им пришлось. 

– Вы ведь родом из Верхней Вереи?

– Да, там моя родина. В то время из Верхней Вереи в Нижнюю и обратно мы пешком ходили по лесным тропинкам. 

– Вы помните, как началась война?

– Помню, как провожали мужчин на фронт. Вся деревня на коленках ползла за поездом, в котором они уезжали: так мы прощались со своими отцами. Ой, сколько рёву было, сколько претерпели люди! Мой папа, Павел Михайлович Чалышев, тоже с ними был. Но воевал всего два месяца. Погиб в бою. 

– Что помогало русской деревне выжить в ту тяжёлую годину?

– Вера. Верили в победу. Верили в Бога. Молились. И никто ни капельки не сомневался, что может быть иначе. Даже малые дети стали маленькими мужичками. Брались за любую работу. А с каким старанием учились! Посылали на фронт посылки с тёплыми варежками и шарфами. Но деревне было всё-таки легче выжить: у нас были огороды, скотинка. А вот про город рассказывали, что тяжело там людям пришлось.



«Война никогда не забывается, сколько бы лет ни прошло.
Помню, веду урок, смотрю на этих мальчишек и девчонок и думаю,  
что у нас детство отняла война...»


– А что даёт Вам силы в жизни?

– У меня характер милостивый, как говорят люди. Ни на кого зла никогда не держу, и не держала. Если обижали, не возражала и не спорила. Про себя думала, что ошибся этот человек, пройдёт это у него. Значит, и его кто-то обидел. Пожалеть его надо. Да и не представляю, как можно с кем-то ругаться! Ведь потом как будешь ему в глаза глядеть после ругани-то? Нет, никогда ни кем не ссорилась. Я лучше отойду в сторонку. 

– Что вспоминается из молодости?

– Как на санях с концертами по деревням ездили. Встречали нас приветливо и радостно. Молоды были, усталости не знали, для сна достаточно было и нескольких часов.

Счастливые моменты детства, когда ранним-ранним утром, на зорьке выходили косить. У кромки леса лежит туман, как покрывало, воздух сладок, пахнет всеми травами, ноги холодит роса, птицы поют так, как они могут заливаться только на рассвете, а душа чиста и светла, и парит где-то высоко-высоко в бездонном небе.

…Во время нашей беседы с Зинаидой Павловной, любовалась её глазами. Какие только строчки не вспомнились «Гляжу в озёра синие…» Твои глаза, как два озерца…» «Я в твоих глазах утону, можно?» Была в них та чистота и ясность, какая бывает только у человека с такой же душой. В них можно глядеть постоянно. И я не удержалась и спросила:

– У Вас красивые глаза… Вам, наверно, часто говорили об этом?

Зинаида Павловна улыбнулась и сказала:

– Мы всегда держали козочек и я торговала у магазина молоком. Однажды подошёл мужчина, остановился и стоит, смотрит на меня. Ничего не спрашивает. И так стоял долго. Другие подходят, прицениваются, покупают, а этот просто стоит. Не выдержала и спрашиваю, что Вы на меня смотрите, может, в саже испачкалась или ещё что? А он отвечает: «Гляжу в ваши глаза, как на небо».

Фото Ольги Поповой и из архива Зинаиды Седышевой