Но в каждом цвете множество оттенков
Ты столько раз поднимался и спускался по этим порогам, вставал на прогретые солнцем доски босыми ногами, печально сидел под собственной дверью, переживая за завтрашний день, что дерево не могло тебя не запомнить. Люди уходят. Иногда навсегда. Память остаётся. Вещи, фотографии, места, где они бывали… мы все храним свои воспоминания в старых альбомах с пожелтевшими снимками. Но ещё больше мы оберегаем то, что с ними связано, в наших сердцах. Сегодня мы заглянули в фотоальбом Серафимы Петровны Бекетовой и в её воспоминания.
Дом начинается с порога
На том же самом месте, где Серафима Петровна живёт сейчас в п.Досчатое, стоял обычный деревянный деревенский дом. Правда, с большим крыльцом. И на том крыльце, когда-то ставшим фоном для этой фотографии, разворачивались многие драмы одной семьи. Отсюда уходил на гражданскую войну отец Серафимы Бекетовой и на нём его встречали в 18-м, отсюда его провожали в 37-ом и никто и не предполагал, что он не вернётся. Здесь, на ступенях крыльца, когда-то сидели сельчане, со страхом замирая каждый раз, когда раздавался сигнал воздушной тревоги. С этого крыльца бегала маленькая Серафима гулять с подругами, и здесь она узнала, что началась Великая Отечественная война. Одно фото с рассказом длиною в жизни. Дом начинается с порога, как и эти истории – с мимолётного взгляда на старые снимки. Рассказывает Серафима Петровна:
«Все массовые гуляния в то время, как и празднования выпускных, проводились на другом берегу реки. Там был замечательный пляж. И вот мне семь, двоюродная сестра чуть старше… мы собрались на тот берег во время очередного выпускного. Посмотреть на нарядных юношей и девушек. Да и день был жаркий, хотели искупаться. Пока гуляли, не заметили, как все, кто отдыхал на пляже, уже разъехались. Ни лодок не осталось, ни парома какого. Последняя группа выпускников, уже севших в катер, заметила нас. Ребята пригласительно замахали руками. А мы стоим, стесняемся и не знаем как быть. Какие только мысли ни придут в голову ребёнку… (улыбается). Я ведь первым делом подумала, что катер-то у них нанят и за него платить надо. Ну а денег нет. Вот привезут, спросят с нас плату – стыдно будет, что не расплатимся. Но ничего, решились и сели.
Денег с нас, конечно, никто не спросил. Когда уже подошли к крыльцу дома, обратили внимание на громко разговаривающих на улице женщин. Да, почему-то собрались практически одни женщины. На нас они, конечно, внимания не обратили… Однако я услышала слово «вой-на». В тот жаркий летний день началась Великая Отечественная. Страшное осознание этого пришло гораздо позже, когда по ночам на нашем крыльце собирались соседи, чтобы во время воздушных тревог наблюдать за неф-тебаками. Так было спокойнее. Казалось, что даже если и попадёт в них снаряд, то когда все быстро соберутся и потушат пожар, деревня сможет остаться целой. А у нас не только широкое крыльцо было, но и удобно расположенное – открывался вид на эти самые семь баков, которые наполнялись через камерон на реке. (Нефть была необходима для металлургического производства). Кроме того, с крыльца, если сильно напрячь зрение, можно было разглядеть и муромский мост. Он стоял в железных ежах, оцепленный колючей проволокой. Глядя на него, верилось, что мы сможем выстоять».
Чужие для своих
На этой фотографии первое, что привлекает внимание, форма офицеров. Явно дореволюционный снимок. Оказывается, отец Серафимы Петровны служил в Волынском полку. Она продолжает свой рассказ:
– «Бекетов Пётр Павлович. Мой отец. Унтер-офицер лейб-гвардии Волынского полка. Хотя нам на уроках истории и говорили, что этот полк сдался первым, мама рассказывала про то, что он одним из последних признал новую власть.
Когда отца забирали в армию, он уже был женат на моей маме. В 16-м году у него родился старший сын. А с гражданской войны папа вернулся только в 18-м. Начал добросовестно работать на металлургическом заводе, заниматься хозяйством – власть сменилась, но семья-то осталась и по-прежнему её надо было содержать, растить детей. Когда в досчатинском колхозе началась коллективизация, он отказался отдавать корову. Сказал, что семья у него большая, дети маленькие – не бегать же за стаканом молока каждый раз в колхоз. Может, ещё и это сыграло свою роль – забрали его… в лагеря… в 37-м. мы, дети, остались одни с матерью, беременной десятым ребёнком. Ну а отец с того момента находился на поселении в Архангельской области, с правом переписки. Мама в 1938 году даже ездила к нему. Там она узнала, в каких условиях их содержат. Как только над ними ни измывались – и собак натравливали, и зимой тех, кто от голода и холода совсем ослабел, просто выкидывали на улицу: замерзать. А весной оставшихся в живых заставляли копать ямы для трупов. В половодье тела начинали всплывать и их приходилось закидывать ветками. Вот что узнала мама. Да и нам здесь тяжело приходилось. Непроходящее чувство голода – вот мои воспоминания о детстве. Кусок белого хлеба был праздничным лакомством. Так что военного голода мы не почувствовали – мы уже привыкли.
Чем старше становлюсь, тем чаще вспоминаю. Мать, работающую на берегу сторожем. Себя, постоянно крутящуюся подле неё. Как она отправляет меня попросить три рубля на хлеб у тёти Насти. Как я захожу к ней в дом, где за столом сидит и ест её муж, не обращающий на меня внимания. Тётя Настя на кухне. Я, ничего не понимающий ребёнок, который громко просит «на хлеб – мама послала». Нельзя же сразу осознать, что ты – враг, и думать об этом всегда, тем более ребёнку. А тётя Настя толкает меня к выходу. Думаю, как же так, ничего не понимаю… И она мне уже в коридоре, быстро, украдкой суёт в ручонку пять рублей и показывает, чтобы я молчала – не благодарила. Мне это запомнилось на все мои 70 с лишним лет.
Я-то тогда была ребёнком, а сестре Любе уже исполнилось 16 лет. Пришлось приписывать два года, чтобы взяли в завод на работу. Она всё говорила: «Мама, я не могу больше, я не пойду завтра туда…» А мама повторяла: «Нельзя, иначе нас выселят из дома, а идти больше некуда». И это была правда. Люба вконец подорвала здоровье. И каково было маме! Отец голодает, пишет: «Пришли хоть хлеба, хоть несколько грамм сала», дочь постоянно в постели, кашляет, остальные дети в поношенной одежде да в чужих ботинках. Я зимой в школу в летних туфлях ходила, из обувки ничего больше не было.
Люба умерла в 43-м. А ещё раньше от удара током погибла старшая из нас – Анна. Так мама потеряла двух дочерей.
Бекетова Анна Петровна: 1918 – 1935. Бекетова Любовь Петровна: 1926-1943. Восемь лет разницы в возрасте, восемь лет разницы в дате смерти. Но роковым для нашей семьи стало всё-таки двузначное число 43. Если бы не забота об оставшихся детях, мама, наверное, сошла бы с ума. Ещё в феврале того года мы получили похоронку – брат погиб на фронте, и вот в марте умирает Любовь, а в августе приходит извещение, что ещё 23 апреля умер отец. Мама уехала в город. Я, только что узнавшая о смерти отца, стояла и плакала возле дома, под навесом у сена. Шёл дождь и от этого было ещё хуже. Буквально в нескольких шагах от меня – женщины, разговаривавшие меж собой. Помню, как мне хотелось, чтобы хоть одна из них подошла бы и просто обняла меня. Но никто не подошёл. Пусть мне и было всего около десяти, я в первую очередь была той, чьего отца забрали в лагерь».
Мирные будни
– Да, зато на сенокосы через несколько лет все сельчане ходили дружно. Работать мне с 12 лет было не привыкать. А школу я бросила уже после седьмого класса. Учиться и работать (семье нужны были деньги) не получалось. Хоть и просила учительница математики Мария Ивановна перевести меня в недавно открытую вечернюю школу (она хотела, чтобы я по её стопам пошла, так как математику я очень любила и она мне давалась легко), не перевели. Так в 17 лет я устроилась в СМУ подсобной рабочей. С 51-го и до самой пенсии трудилась на заводе медицинского оборудования.
– А это наша семья вместе с соседями празднует День рыбака недалеко от своих домов. Просто обычный праздник на селе. Уже не вспомнить всех имён, фамилий, отчеств. Знаю, что старушка на фото – из соседнего дома. Вот, пожалуй, и всё.
Вещи, фотографии… Если уже не вспомнить имён тех, кто на снимке, как и почему вы оказались вместе в кадре и чем был примечателен тот день, наверное, оно того и не стоит. Не все, кто встречался нам на жизненном пути, попадают к нам в сердце. Но именно в нём мы бережно храним самые ценные воспоминания долгие-долгие годы, чтобы как-нибудь потом, когда поймём, что уже можно и нужно, поделиться с ними посторонними, пусть совершенно незнакомыми людьми в память об ушедших людях, в память о пережитых поколениями событиях, для того чтобы кто-то понял, что человек способен выдержать многое, и стал сильнее.
