Даже победоносная война – это зло, которое должно быть предотвращено мудростью народов.
Сейчас уже никто не помнит эту великую фразу немецкого канцлера Отто фон Бисмарка, и потому во всём мире то и дело вспыхивают большие и малые вооружённые конфликты.
С момента окончания Великой Отечественной войны и до нынешнего времени историками изучены и опубликованы десятки тысяч военных документов тех лет, установлены фамилии сотен тысяч погибших солдат и гражданских лиц, а крупнейшие сражения 1941-1945 гг. восстановлены практически поминутно. Мы знаем о борьбе с фашизмом многое, но очевидно, что осталось ещё много белых пятен в истории самой кровопролитной войны за всё время человеческого существования. Однако наряду с исследованием событий ВОВ, в России до сих пор мало публикаций и масштабных исследований о более поздней Афганской войне 1979-1989 гг., а официальные данные о раненых и погибших в ходе Первой и Второй чеченских войн вообще не поддаются подсчёту и сильно расходятся. Кстати, названия двух последних упомянутых военных конфликтов – простонародные, обиходные. Первая чеченская война сначала официально называлась «Восстановление конституционного порядка в Чеченской Республике», позднее появилось более простое и запоминающееся название этих боевых действий взамен принятого – Первая чеченская кампания. Также далеко не все наши соотечественники знают, что Вторая чеченская война на самом деле официально именуется «Контртеррористическая операция на Северном Кавказе» (КТО) и официально закончилась 16 апреля 2009 года.
Эхо вооружённого кавказского конфликта в середине-конце 90-х прошлого века постепенно стихает. Непродуманные операции командиров в ходе Первой чеченской кампании, когда при штурме Грозного (декабрь 1994-март –1995-го) погибли сотни наших солдат и тысячи местных жителей, безусловно, крайне неприятные страницы в новейшей российской истории. Такое ощущение, что в нашем обществе (а также в СМИ и по ТВ) вообще стараются лишний раз не вспоминать недавние вооружённые действия на Кавказе. Война не может быть «белой и пушистой», конечная цель любой войны – уничтожить противника. Ты умри сегодня, а я – завтра. Обе военные кампании в Чечне есть не что иное, как гражданская война. В таких конфликтах, где одна нация воюет в одном государстве с другим народом, нет и не будет героев, а сюжеты с награждениями особо отличившихся выглядят нелепо, ибо это – пляски на костях павших. Изуверства при обращении с пленными, этнические чистки, похищения людей, артобстрелы, после которых населённые пункты сравнивались с землёй, погромы, грабежи, мародёрства, террористические акты – первый конфликт в Чечне периода 1994-1996 гг. отличался от поздних военных действий на рубеже веков особым остервенением как со стороны федеральных войск, так и со стороны боевиков.
Первый хрупкий мир на Кавказе был достигнут в условиях тяжелейших переговоров. Отечественные исследователи признают, что до сих пор установить точное число жертв в период Первой чеченской кампании не представляется возможным. Согласно данным группы авторов, в книге «Россия и СССР в войнах XX века: статистическое исследование» (ОЛМА-Пресс, 2001 г.) приводятся следующие потери федеральных войск за 1994-1996 годы: 5042 погибших, 510 пропавших без вести, 16 098 раненых. А по оценкам Союза комитетов солдатских матерей, вышеприведённые данные сильно искажены в сторону уменьшения, и настоящее число погибших в ходе Первой чеченской кампании со стороны федеральных войск составляет не менее 14 тыс. военнослужащих. А вот подсчёт с противоположной стороны, где лидер чеченского сепаратистского движения Джохар Дудаев озвучил свои данные: «К февралю 1995 года потери в чеченской войне составили 43-45 тыс. человек, из них 18-20 тыс. – российские военнослужащие». Эти цифры, как видно, сильно противоречат официальным российским данным. Так же нет единого мнения, когда речь идёт о точном числе погибших в ходе контртеррористической операции периода 1999-2009 гг. Если суммировать все данные, официально озвученные представителями силовых ведомств (ФСБ, МВД, МО), то в общей сложности потери федералов составляют свыше 6 тысяч человек. По оценке Союза комитетов солдатских матерей, вышеприведённые цифры снова существенно занижены – как минимум, в два раза. В газете «Коммерсантъ» в 2009 году был опубликован материал, в котором говорилось, что «в 1999-2002 годах, по данным штаба ОГВ, уничтожено 15,5 тыс.
боевиков». Однако ещё в 2005 году активный участник террористической борьбы Шамиль Басаев в интервью заявлял, что «за период 1999-2005 гг. было убито около 3,6 тыс. боевиков». В объёмном исследовании «Россия и СССР в войнах ХХ века: Потери Вооружённых Сил» (ОЛМА-Пресс, 2001 г.) профессор Академии военных наук Г.Ф. Кривошеев привёл данные о потерях среди мирного населения на Кавказе в ходе боевых действий с апреля 1999-го по февраль 2001-го – около тысячи человек. Доктор экономических наук, член-корреспондент РАН, специалист в области демографии и миграции населения С.В. Рязанцев в своём труде «Демографический и миграционный портрет Северного Кавказа» (Сервисшкола, 2003 г.) в противовес Кривошееву высказал мнение, что истинное число жертв среди гражданского населения на тот момент, вероятно, было гораздо больше – порядка 5-6 тысяч человек.
Сегодняшнее интервью с выксунцем Олегом Зотовым (имя и фамилия изменены), который пробыл несколько месяцев в горячей точке во время Второй кампании в Чечне, для других ветеранов боевых действий откровением не станет. Иные видели на войне гораздо больше Зотова, но не в этом суть. Воспоминания обычного солдата-срочника важны тем, что позволяют нам рассмотреть жизнь бывшего участника вооружённого конфликта – как он после демобилизации привыкал к мирной гражданской жизни, и заодно ещё раз оценить недавние события в стране под другим углом. Фраза «история ничему не учит» давно устарела. Учит, ещё как учит, если вовремя понять и исправить ошибки, цена которых – множество человеческих жизней. Уж кому-кому, а нам, воюющим веками с соседями и с самими собой, нужно уметь договариваться, прощать и находить разумные решения при урегулировании любых конфликтов.
– Олег, в каком году ты оказался в командировке в Чечне, и была ли возможность отказаться от этой поездки?
– Как-то ночью в конце сентября 1999 года в Гороховце Владимирской области, где наше подразделение находилось на учениях, меня с сослуживцами разбудили, дали команду на сбор, а дальше перевезли в расположение дивизии в Нижний Новгород. После приезда никого никуда из помещений не выпускали целые сутки. А уже через день мы поехали вместе с техникой грузиться в эшелоны. Возможности отказаться от командировки, конечно, не было – я же срочником был.
– А почему именно вашу часть отправили на проведение контртеррорестической операции?
– Контрактников не хватало, а наша третья мотострелковая дивизия постоянно находилась в состоянии боевой готовности. Если в любой точке страны случится вооружённый конфликт, боеготовная часть в течение 24 часов должна туда прибыть. После демобилизации я узнал, что нашу дивизию позже расформировали на несколько бригад.
– Офицеры хоть перед отъездом сказали, куда вы выдвигаетесь?
– «В Дагестан» – и всё.
– Лаконично, ничего не скажешь. И в качестве кого ты поехал?
– Водителя машины связи. Дивизия, в которой я служил, была большой – около 9 тысяч человек. В Чечню поехали, конечно, не все из её состава, примерно 80%. Наш батальон связи – это около 100 человек – выехал полностью. В командировке я находился до 17 февраля 2000 года, прямо из Чечни и демобилизовали…
– Это, получается, почти пять месяцев ты был в горячей точке?
– 142 дня…
– Расскажи о первых днях. Как всё происходило, какую задачу вам ставили, какое настроение было у солдат?
– Сначала приехали в Северную Осетию, город Моздок, это примерно 40 километров до Чечни. Там всё было спокойно, в течение двух недель занимались боевым слаживанием. Проще говоря, отрабатывали тактику, разворачивали палатки, готовили технику и т.д. Вообще, вся командировка – это постоянные переезды с одного места на другое, я за пять месяцев службы в Чечне 13 пунктов дислокации сменил. А настроение… Офицеры прикажут что-то сделать – мы выполним. Старались постоянно с кем-то общаться, так проще в психологическом плане. Одному тяжело… Даже когда кто-то рядом с тобой стоит и тупо молчит, уже хорошо: ты вроде бы не один, и то ладно. Отношения между солдатами и офицерами были нормальные, и в этом ничего удивительного нет. Ведь у всех было оружие, случись какая ссора – и любой конфликт мог закончиться трагедией. И все это понимали прекрасно. Но в Чечне солдатам в моральном плане всё равно было намного тяжелее, чем офицерам или контрактникам. Мы, срочники, после прибытия в зону КТО в состоянии некоторого шока находились, чего уж там скрывать…
– Что было самым дефицитным во время КТО?
– Вода. Её зачастую вообще не было! Хорошо ещё, если речка какая-нибудь горная рядом протекает и на улице тепло, тогда можно и воды набрать про запас, и вещи постирать. Но в основном, сколько помню, всегда были проблемы с водой. Зубы чистили с компотом…
– Какие ещё функции ты выполнял, кроме вождения?
– Копал окопы, помогал обслуживать станцию радиорелейной связи Р-409. Хорошая такая советская станция, радиус действия – до 40 км. Кстати, случай был у нас со связистом-линейщиком. Проезжал наш танк по полю и, разворачиваясь, повредил траками телефонный кабель, связывающий, допустим, два батальона. Оп! – и нет связи. А дело было вечером – все куда-то снуют, спешат, и в этой суматохе связисты забыли известить свои подразделения о предстоящей починке линии. С нашей стороны офицер-линейщик взял в руки кабель с земли и пошёл искать обрыв. А темно, не видно ни черта, он во мраке зацепил ногой нашу сигнальную растяжку – и тут же получил от своих солдат пулю, извините за выражение, в мягкое место. Лежит этот офицер в поле, кричит от боли, а разве кто там из постовых видит в темноте, что это – свой, русский?! Караульные-то всё правильно сделали, у них приказ – если сработала растяжка, стреляй без предупреждения…
– И чем эта история закончилась?
– Вовремя разобрались, что к чему, оказали раненому помощь. Такие нелепые случаи в военное время периодически случаются – про человеческий фактор никогда не надо забывать.
– Как ты думаешь, из-за чего началась вторая война в Чечне?
До этого момента Олег спокойно сидел на стуле и, опустив голову, еле слышно отвечал на задаваемые вопросы. При этом состояние его было отстранённо-усталое, Зотов всем своим видом как бы показывал, что ему неинтересно рассказывать о себе. Но после вопроса про истоки конфликта приподнял голову и изумлённо посмотрел на меня. Наверно, ещё б чуть-чуть, и он бы ехидно ввернул фразу вроде «поумней ничего не придумал спросить?». Однако сдержался. Хмыкнув, опустил голову и глухо произнёс:
– Это вопрос не ко мне, я всех подробностей не знаю…
– А как происходили столкновения наших войск с экстремистами?
– Лично я этого не видел. Наш батальон занимал позиции в освобождённых сёлах…
– Но ведь кто-то же эти сёла освобождал!
– А я тебе скажу, как освобождали, – второй раз за всё время интервью Олег приосанивается, поднимает голову и сверлит меня взглядом. – Скажу! Сначала наши лупили по указанному разведкой месту сосредоточения боевиков из всех орудий. Плюс ещё авиация пролетит, «прогладит». А уж только потом мы входили в село.
– А эвакуация населения как велась?
– Силовики приходили в село и говорили местным жителям, что у гражданских, к примеру, есть сутки, чтобы собрать необходимые вещи и освободить дома. Всё по-военному жёстко, без лишней болтовни.
– Можно ли сказать, что, в отличие от первого конфликта в Чечне периода 1994-1996 годов, наши штабисты и спецподразделения подошли более ответственно к разработке и ведению боевых действий в конце 1999-го?
– Да-да-да! Тем более, к концу 90-х у бандитов накопилось достаточно оружия и людских резервов. И даже дилетанту стало ясно, что борьба с террористами не будет лёгкой прогулкой. Случай расскажу. В конце 99-го в горном районе наша разведка «засекла» боевиков. Через некоторое время российская авиация отбомбилась по указанным координатам. После этого туда выдвинулись наши спецподразделения, в основном состоящие из контрактников, для окончательной зачистки. Поднимаются они в горы и вдруг – как гром среди ясного неба – сверху боевики открыли шквальный огонь!
Спрашивается, как они выжили после такой мощнейшей бомбёжки? Неужели авиация не в тот сектор лупила? Оказывается, боевики там, в горах, при налётах прятались под массивными бетонными плитами. Уж как эти плиты на высокогорье оказались – неизвестно, но факт, что под толщей бетона при авианалёте бандиты были прекрасно защищены. Как только наша авиация улетела на базу, боевики домкратами изнутри подняли плиты и вели по наступавшим российским частям огонь. Эту историю мне рассказал очевидец, который был ранен в ходе той «горной» операции.
– Ты в разговоре упомянул про речку… Скажи, а кавказский климат ты там нормально переносил?
– У-у, больная тема! – Зотов поднимает глаза к потолку. – Любая царапина не заживала и гноилась подолгу. На Кавказе леса мало, зато много колючих деревьев, похожих на акации. Шипы на стволе и ветках торчат – во! – что швейные иголки. Вот продираешься через эти колючки, зацепишь кожу – всё, считай, будешь гнить и мучиться несколько недель. А по поводу температурного режима… Днём солнышко октябрьское припекало до +350С, я даже купался, а к шести часам вечера, как стемнеет, сразу холодно становилось. Зима там мягкая, слякотная, ночью заморозки до минус 3-5 градусов, но днём весь снег таял...
– После дембеля с бывшими сослуживцами не встречался?
– Я интернетом не пользуюсь, но с несколькими ребятами связь поддерживаем до сих пор, созваниваемся.
– Наверно, самый главный вопрос: после того как оказался дома, быстро ли освоился и привык к гражданской жизни?
– (после долгой паузы) С одной стороны, после приезда всё вроде бы по-старому было, но с другой… Когда выпьешь – забудешься, станет легче. Долгое время кошмары во сне мучили. Года три, наверно. Просыпался часто по ночам…
– А какие это были кошмары? Во сне ты ещё раз переживал то, что уже видел, или мозг представлял какие-то несуществующие сюжеты?
– В том-то и дело, что я как будто заново «просматривал» всю свою службу на Кавказе. Всё то же самое, ничего нового, во сне как будто плёнку по второму разу начали прокручивать перед глазами. Это… это выбивало из колеи…
– А к психотерапевту не обращался по этому поводу?
Олег пристально смотрит на меня, потом встаёт и тянется в навесной шкаф за кружкой. Отвернувшись, неспешно берёт с плиты чайник и медленно-медленно наливает в бокал воду. Тема деликатная, и Зотов не хочет её касаться. «Нет, не обращался!», – говорит за Олега его спина.
– Хорошо, – говорю я примирительно, – ну а вот тебе, как бывшему участнику военных действий, ведь положено бесплатное лечение, так ведь?
– Два раза в год имею право поехать в санаторий. В 2002-м ездил с выксунским приятелем, тоже служившим в Чечне, а в 2003-м – уже один. Потом лет 10, наверно, в санатории не ездил… Последний раз был года четыре назад, но вряд ли ещё поеду.
– Почему?
– Там даже поговорить не с кем, почти все – глубокие старики и сплошь гражданские. Ладно бы они военными были, тогда хоть какую-то тему для разговоров нашли… Скукотища!
– А если бы во время лечения захотелось рассказать о проблемах со сном, к психотерапевту обратился бы?..
Олег тяжело выдыхает. «Как ты меня достал с этим психотерапевтом», – слышится в этом выдохе.
– Если бы мне понадобился специалист, – терпеливо говорит он, глядя мне в глаза, – я бы там, в санатории, сказал об этом, и меня записали бы к нему на приём. Давай закругляться.
– Как скажешь. А сколько составляет твоя пенсия как бывшему участнику военных действий, если не секрет?
– Не секрет. Две тысячи четыреста рублей в месяц.
– Две четыреста?! Тебе не кажется, что эта сумма за поломанную психику – курам на смех?
– Кажется, – спокойно отвечает Олег. – А что тут поделаешь? Ни-че-го!
Дмитрий Макаров. Фото из открытых интернет-источников
