Машина времени

account_circle
visibility
Передо мной две живые, хотя и не очень чёткие картинки. Это первые детские впечатления, с которых человек начинает помнить себя.…Ночь.

Передо мной две живые, хотя и не очень чёткие картинки. Это первые детские впечатления, с которых человек начинает помнить себя.

…Ночь. Яркий прожектор. Суета вокруг вагонов с шипящим паровозом во главе. Храп лошадей. Сильные руки выхватывают меня из холодного тамбура и переносят в устланную душистым сеном подводу. Подвода подёргивается из-за нетерпеливой лошади, кто-то неодобрительно покрикивает на нее: «Тпру!» Кругом движутся тени, меня накрывают огромным тулупом, который пахнет каким-то другим, необыкновенным миром, где утром и вечером парное молоко, запечённые в костре яблоки, свежевспаханная земля. «Н-но!» – телега, скрипнув, трогается… Дорогу по лесу я уже не помнил, засыпал.

…Надо мной, слева, справа – галерея сводов, расписанных склонившимися в мою сторону фигурами в странных одеждах. Они внимательно – кто строго, а кто с явным любопытством – рассматривают меня. Отовсюду свет. Он идёт из высоких узких окон, от стен, от колонн – десятками дрожащих огоньков. Лёгкая дымка. Все пространство наполнено золотистым теплом и – пением, от которого внутри тоже тепло. И снова чьи-то руки бережно поднимают меня, я вижу смеющиеся глаза на утонувшем в пышной бороде лице. «Дед Мороз» тоже почему-то весь в золоте, он угощает меня чудесным вареньем из своей золотой чаши.

Две картинки. Две пары рук. Сейчас можно напридумывать себе всякого, но чует моё сердце, а его не обманешь: в первом случае были руки отца, во втором – мамы. А чьи же ещё.

До того как появилось автобусное сообщение с Вознесенском, на родину папы, в Благодатовку, мы добирались «курихой» – игрушечным узкоколеечным поездом, в вагончиках которого топилась печка, и мужики курили самокрутки. Сейчас, когда меня раздражает отсутствие вай-фая на бензоколонке, я понимаю, что машина времени существует. Потому что так не бывает: вчера ты с приятелем пасёшь деревенское стадо вместо загулявшего пастуха и бежишь за плугом, которым ловко управляет отец, а сегодня, скользнув пальцем по айпэду, следишь за рейсом «Трансаэро», которым возвращаются из отпуска жена и дети.

Но – так бывает.

Нет узкоколейки Выкса – Куриха. Нет почтовой избы, где, продравшись через дюжину коммутаторов и телефонисток, можно было услышать далёкий и родной голос мамы. И кажется, что это не ты, а какой-то другой мальчишка из книжного прошлого пропадал на речке, схватив с деревенского стола ломоть чёрного хлеба, обильно политый маслом и посыпанный солью.

Впрочем, осталось главное. Храм, свет, золотистое тепло, чаша со святыми дарами. Сейчас, напротив, кажется удивительным, что всё это было и тогда, чудесным образом явившись из нынешнего далёка в тот мир, наполненный совершенно другими символами. Пожалуй, это самое важное, что я принёс с собой во взрослую жизнь из детства.

Эта часть моего естества – от мамы. Её родина – село Арефино, раскинувшееся на живописных холмах при подъезде к Павлову – в самые безбожные годы оставалась средоточием веры. Трёхсотлетнюю арефинскую шатровую церковь во имя Живоначальной Троицы большевикам удалось закрыть всего на пять лет – с 1938 по 1943 год, всё остальное время каждое воскресенье под мерный звон колокола сюда стекались богомольцы со всей округи, из вачских и павловских сёл, из Богородска, из Сосновского, из Нижнего.

В Арефине у меня не было такой вольницы, как в отцовских краях, всё подчинялось строгому распорядку, в чести были труд и книги. И этот колокольный звон – он тревожил мой детский ум вечными вопросами: кто мы, для чего живем, куда уходим.

Теперь я знаю, что именно таким и должно быть детство: с шипящим в ночи паровозом, с костром, с речкой. И с колокольным звоном.

Руки отца сейчас не так сильны, чтобы выхватить меня из холодного тамбура, но от его рукопожатия всё ещё можно охнуть. Мамины ладони по-прежнему успокаивают и лечат, как, наверное, лечили они тысячи больных, к которым она мчалась в карете «скорой помощи». И когда я приезжаю к родителям, я всё-таки чувствую себя мальчишкой из книжного прошлого. Тихонько пробираюсь на кухню, беру ломоть чёрного хлеба, от души поливаю его растительным маслом и посыпаю солью.

 

Александр Кулыгин, член Союза журналистов России, специально для «Выксунского рабочего»

P.S. Редакция газеты «Выксунский рабочий» присоединяется к поздравлениям в адрес Сергея Михайловича и Веры Александровны Кулыгиных, отметивших 75-летие со дня рождения и справивших золотую свадьбу.