В «ВР» за 28.12.2011 года краевед Валентина Балдина начала рассказ о судьбе одного из первых краеведов Выксы, Алексее Лопатине, о том, с чего началось его увлечение фольклором, о собирании им материала по истории Выксунского края. Подробно останавливается на первой работе Алексея Алексеевича «Выксунская старина»». Анализирует рассказ «Дед Костянкин», называя его незаурядным, написанным в необычной манере, сохранившим самобытный язык народа. В нынешнем выпуске вам предоставляется редкая возможность прочитать отрывки из рукописи Алексея Лопатина об Андрее Баташёве, песню-легенду о Выксунской земле и начало рассказа «Дед Костянкин».
30-е годы – последние в жизни нашего замечательного краеведа. Он уже очень немолод, но по-прежнему фанатично предан любимому делу, отдаёт ему все силы свои. В середине 30-х годов, как я выяснила, Алексей Алексеевич Лопатин приезжает на родину, встречается с местными любителями старины.
Каким было выксунское краеведение того времени? Как и в 20-е годы, это пора большого интереса выксунцев к родному краю, к его истории и культуре. Атмосферу Выксы хорошо передают письма Николая Петровича Ключарёва. «Тогда в Выксе была группа старожилов (М. Королёв, Ф. Лобанов), интересовавшихся легендами о Баташёвых, Большом доме и пр.» При редакции «Выксунского рабочего» некоторое время «существовал кружок людей, искавших «подземные ходы» и прочее, о чём живописалось во «Владимирских Мономахах». Никаких «ходов», конечно, не нашли, но по винтовой лестнице со второго этажа Большого дома спускались в его подвалы». Такие же увлечённые выксунской стариной люди были среди сотрудников газеты (М.А. Зыкин, С.С. Королёв). «Выксунский рабочий» нередко помещал на своих страницах очерки, статьи, воспоминания о прошлом нашего края. Общее настроение захватило и Н.П. Ключарёва, когда он в апреле 1934 года из «Шиморского ударника» перешёл в районную газету. Он всерьёз заинтересовался краеведением. Этому, полагаю, немало способствовала его встреча с А.А. Лопатиным.
Как это произошло? Скорее всего, в редакции «Выксунского рабочего». «В 1935-38 годах при редакции газеты работал литературный кружок. Его члены собирались, читали свои произведения, обсуждали их. Иногда занятия кружка проводили писатели из Москвы и Нижнего Новгорода. Старостой кружка был я» (из письма Н.П. Ключарёва).
Здесь, в газете, и состоялось, предположительно в 1935 или 1936 году, довольно близкое знакомство Николая Петровича, тогда начинающего краеведа, с А. Лопатиным, известным знатоком выксунского края. Впечатление было сильным: «Многое о моих изысканиях о Выксе дало знакомство с бывшим выксунцем А.А. Лопатиным…» Николай Петрович стал читать материалы о нашей старине, ещё сохранившиеся у старожилов, собирать сведения краеведческого характера. (Замечу: отношения в ту пору были у краеведов дружескими, никакого авторского права не было и в помине.)
И уже вскоре в газете появились его первые очерки о прошлом (псевдонимы: «Н. Клэр», «Николай Ключевский»). Может быть, тогда и определился его путь краеведа-писателя.
И вот что знаменательно: примерно в то же время «Выксунский рабочий» печатает материалы А.А. Лопатина. В сохранившихся в областном диапозитарии номерах нашей газеты за 30-е годы я нашла два его очерка (думаю, их было больше). Это «Случай на руднике» и «Нравы шепелевского театра», напоминающие народные рассказы о минувшем. Перед заголовком первого две фамилии: Н. Клэр, А. Лопатин. Деталь как будто небольшая, но говорящая о том, что А.А. Лопатин был в Выксе, что связь с ним имел Николай Петрович.
Факты – вещь упрямая. И вот ещё один, очень интересный. Совсем недавно в своём архиве я обнаружила текст с заголовком «Продолжение к рассказу Петра Царёва». В левом верхнем углу страницы 20-й, с которой он начинается, уверенная рука вывела чёрными чернилами: «Оч. важно. Сохранить обязательно». И дальше –три страницы рукописи. Заканчивается она удивительно: «Конец 1-й части. 23/II-1935 г. А. Лопатин».
Много лет пролежал этот текст в моей папке с материалом о краеведе (собирался он давно и трудно). Увлечённая другими темами, я успела забыть, откуда взяты эти когда-то отложенные страницы. И вот чудо – Лопатин, находка совершенно неожиданная и счастливая! И так вовремя, так кстати!
Годы – более 70 – оставили на рукописи свой след. Пожелтела бумага, поблёкли чернила, стёрлись кое-где буквы и части слов, истончились сгибы и концы страниц. И всё-таки сам текст, к моей радости, сохранился полностью, понятный, читаемый. Почерк аккуратный, ровный, почти каллиграфический. Впечатление вполне законченной, подготовленной к печати работы, вернее, её части: нет первых 19 страниц 1-й главы, нет главы 2-й. Но как прав неизвестный нам выксунец, который предупредил: «Оч. важно. Сохранить обязательно». Он-то знал точно: страницы эти принадлежат самому А.А. Лопатину, старейшему краеведу Выксы.
Внимательно читала я сохранённую временем рукопись. И невольно вспомнилось из письма Алексея Лопатина: «…остаётся продолжение про семейный уклад жизни Ивана Родионовича и его брата Андрея… Я думаю это в виде сценического этюда, героем коего поставлю Андрея, похитившего Матрёшу Егорову прямо от венца, после венчания с Касторием-псаломщиком…» Вспомнилось не случайно. Читая и перечитывая найденный текст, я поняла: это и есть тот самый «этюд», который хотел написать (и написал!) А.А. Лопатин. И это часть большого рассказа о братьях Баташёвых. К сожалению, содержание всего произведения я не знаю.
А что же этюд? Как было задумано автором, его герои – гусевский заводчик Андрей Баташёв и крепостная девушка Матрёна Егорова. Рукопись начинается с их диалога:
Андрей: «А как сделаешь, как насытишь пустыми щами да досыта? Отец, поди, как мается в лесу-то? Ему бы здесь, у Марфы, подзаправиться в кухне, как вот ты отведала сегодня!.. Бери его с собой сюда!
Матреша: Это верно, барин. Батюшке трудно достаются и пустые щи. Зато хлебушка вволю!.. Кусочки даёт ещё Буланке…
– Грамоту староверскую знаешь? – спросил Андрей.
– Мало училась читать у Кастория. Он хотел было научить и писать, да вот теперь некогда будет у вас. Значит, не судьба…
– Твоя судьба здесь хозяйничать: Марфа устарела. Её надо бы сменить… Позови сюда Кастория! Пусть подправит Андрюшку к экзамену: к Покрову его учить повезу в Москву, в офицерство. А пока ты его налаживай, чтоб любил тебя, как родную свою мать.
– А как же, барин, наладить приказываете? Я неученая, знаю самое себя только и узнание беру из своего нутра сердечного, а не по книге. Ведь всякому своё дано, и оно к жизни подходит. У мысли глубина что в море, и человек другого человека учит, а своё узнание – вещун переучивает…
– Ну, уж ты, я вижу, поумнее меня… Некогда мне тебя слушать!.. Пора в заводе дело делать.
Андрей ушёл. Матрёша задумалась: «Поглядишь на беду, поразмыкаешь кручину, глядишь – полгоря нет. Рассудительностью добудешь покой и своей души…». – И пошла к сыну Андрея, к Андрюшке-баричу, оборвав мысли об одиночестве».
В сохранившейся части произведения Лопатина – я называю её условно «этюдом» – нет начала. Нет и задуманной автором сцены похищения Матрёши из-под венца, т.е. главного драматичного события, из которого развились все другие. В этом эпизоде: барин Андрей Баташёв берёт к себе в дом крепостную девушку, невенчанную жену; разговор с ней, важный для понимания происходящего. Диалог даёт нам некоторое представление о героях. Андрей Баташёв: немногословный, деловой, властный – словом, хозяин. Он сам, без церемоний и лишних «сантиментов», решает судьбу девушки. И не только её, но и её близких: отца-возчика и любящего её Кастория-псаломщика. Матрёша: покорна барской воле, но на пороге новой жизни вся в грустных раздумьях, почти философских, о своей горькой судьбе. Её речь удивительно богатая, яркая, эмоциональная. И вся она будто вышла из народных преданий. Есть в Матрёше что-то очень привлекательное.Такой представляет её автор. И именно ей, Матрёше, поручает Алексей Лопатин спеть засыпающему Андрюше-баричу «новую, незнакомую колыбельную песенку». И звучит прекрасная песня-легенда:
Был и жил Аукало, бор зелёный царь.
Да Рудица под бором крылась, как встарь.
Молодица в новом тереме мила-друга стерегла,
За стенами искромётными тайну сердца берегла,
За валами камня чёрного, неприступного да гордого …
Слышит эту песню Андрей, войдя в девичью. Слушают её и собравшиеся под окнами, у сада, дворовые, дивятся причудливой судьбе девушки и её таланту. «И с теплотой на душе расходятся все на сон грядущий».
Думаю, читатели ощутили в рассказе Алексея Лопатина лирическую струю, особую теплоту. Она и в тонких переживаниях героини, и в народной песне про царя Аукало и красавицу Рудицу, и в живописной картине природы.
И только однажды в рассказе о судьбах людских появляется упоминание о детище А.Р. Баташёва – его заводе:
«С юго-запада надвигалась красивая тучка, розовея и заслоняя западную зорьку. Победным эхом разлетался в глубь и ширь лесную железный задор – вече трудовое баташёвского заводского коллектива…»
Вот мы и прочитали рукописный текст за подписью А. Лопатина. Вы, конечно, поняли, что это художественное произведение с его характерными чертами, включая вымысел. Но в основе «этюда» лежит подлинный факт – женитьба Андрея Баташёва на крепостной девушке. Почему я называю это произведение «этюдом»? – спросите вы с недоумением. И будете правы: в наше время слово это в отношении к рассказу не применяется, да и раньше употреблялось крайне редко. Так называли иногда небольшое литературное произведение с двумя-тремя героями, основными событиями, без подробностей и деталей. Сочинение А. Лопатина отвечает этим правилам.
Текст с названием «Продолжение к рассказу Петра Царёва», кроме начала, сохранился, можно сказать, счастливо. Есть в нём и краткий, чёткий конец. Он в свойственной нашему краеведу со времён «Выксунской старины» манере. Это ссылка на подлинные документы о браке А.Р. Баташёва и крепостной Матрёны Егоровой, об их жизни, о сложном положении Матрёны и трёх её сыновей после смерти гусевского заводовладельца, о долгой судебной тяжбе с родственниками Андрея Родионовича из-за наследства.
«Этюд» Лопатина – произведение небольшое, но ёмкое. Особый интерес в нём представляет песня-легенда, которую поёт героиня. Это поэтический рассказ о богатой былинными лесами и железной рудой прекрасной нашей земле, взятой в полон лесосеками, рудокопами, молотобойцами. Они разрушили вековой покой и мир здешних мест. Герои легенды, как и положено, сказочные: красавец «Аукало – бор зелёный царь», «Рудица-молодица», его любимая подруга. Но в основе текста – событие подлинное, историческое: начало в этих тогда глухих местах новой жизни, которую принесли сюда волевые, талантливые, трудолюбивые заводчики братья Баташёвы.
Легенда прозрачная, читается легко. Но есть в ней для меня неразгаданная тайна. И вот в чём: трудно определить, народное ли это произведение в первозданном, чистом виде или доработанное краеведом. В любом случае это создание художника слова: народа или талантливого краеведа.
Легенда о Выксунской земле
Был и жил Аукало,
бор зелёный царь.
Да Рудица под бором крылась,
как встарь.
Молодица в новом тереме
мила-друга стерегла,
За стенами искромётными
тайну сердца берегла.
За валами камня черного,
неприступного да гордого.
У Рудицы-чаровницы было
сердце-то алмазное,
Тело крепкое, железное,
богатырское, прекрасное,
Серебряны белы рученьки –
кого хочет в полон возьмёт.
Разумком-умком смекалистым
крепко, бронью, окуёт.
Да одна беда жестокая:
отродясь Руда – безногая.
А красавец царь Аукало
смертным громом
был непуганый...
Сыскони они поволили:
во соседстве дружбой жить,
Не тужили от разбойничков
полюбовниками слыть.
Соберётся ль туча
в синем небе прогулятися,
Земля-матушка захочет ли
своим видом приубратися,
Приумыться да понежиться,
ясну солнышку понравиться
Царь Аукало с друзьями
в теремок бежит,
Ко Рудице, к своей
радости-царице.
Сердца трепетны обоих,
точно пташки в клетке,
мечутся.
Из очей у Рудицы
маленькие искры светятся.
Искромётными огнями
стены черны загораются...
Вековечно жить бы,
царствовать да любовью
наслаждатися.
Во грозу бы Аукалу
со Рудицею встречатися,
Пиром, музыкой стихийною
и песнями утешатися.
Да, ахти, беда, на свете
уже быть так суждено!
Вечной младости и ласки
смертным в жизни не дано.
И вот судьбинушка внезапно
к ним подкралася разбойницей.
приняла к себе в подмогу
лесосека раболепного,
Червяка-рудокопица,
коваля-колдуна
Да лихого вина смертопоица.
И не громом-грозою,
зарницей подкосились сосны
зелёные,
Повспорхнули с гнёзд
пташки вольные,
Теремок царя Аукало
с лица земли снесли,
Обнажили грудь Рудицы,
стали тело рвать железное.
Богачу же, скряги,
хвастаться;
за его гроши за медные.
Выдать ручки серебряные
и сердечко заповедное...
Надеюсь, мои дорогие выксунцы, что эта легенда о нашей земле вам интересна. Выяснить, был ли напечатан «Этюд», не удалось, скорее всего – нет. А у легенды-песни своя, отдельная судьба. Как на самое ценное в произведении на неё сразу обратили внимании краеведы. В 1937 году в нашей районной газете в рубрике «Из прошлого Выксы» она будет напечатана Н. Клэром (Н.П. Ключарёвым) с заголовком «Аукало».
Год спустя в журнале «Горьковская область» легенда откроет статью «Выкса» сотрудников газеты «Выксунский рабочий» Ник. Ключарёва и А. Лебедева, без названия и ссылки на источник. Авторы статьи назовут её «преданием о скорби народной» и отнесут к XVII веку (?). Нижегородский исследователь фольклора В.Н. Морохин включит в 1971 году этот текст в сборник «Нижегородские предания и легенды» с названием «Легенда о выксунской земле» (название это останется). Учёный, как и положено, в примечании укажет, что взял легенду из статьи в журнале «Горьковская область» за 1938 год. И, наконец, мы увидим это прекрасное произведение в романе Н.П. Ключарёва «Работные люди» среди других выксунских преданий, которые широко использовал автор.
Все перечисленные мною тексты легенды отличаются друг от друга незначительно, все по существу повторяют песню из рукописи Лопатина 1935 года, все более позднего времени. И можно сказать уверенно: первый текст, первоисточник «Легенды о выксунской земле» – в «Этюде». И принадлежит его
открытие знатоку и самодеятельному исследователю нашей старины Алексею Алексеевичу Лопатину.
Я заканчиваю рассказ об одном из первых и интереснейших краеведов Выксы. Понимаю: тема мной не исчерпана, это далеко не всё, что следует знать об Алексее Алексеевиче Лопатине. Как-то его назвали краеведом-собирателем. Характеристика явно односторонняя. Да, он замечательный собиратель – и не только. Алексей Лопатин не просто искал материал о старой Выксе, он умел его отбирать, анализировать, выстраивать исторически, опираясь на документы. И что ещё важно: человек одарённый, Алексей Алексеевич рассказывал о нашей старине увлечённо, с искренним уважением к ней, увлекательно и даже художественно (в очерках и рассказах). Несомненно, он знаток и бытописатель выксунского края, выксунской старины.
Признаюсь, во время работы над этой темой меня не оставляла мысль, что сегодня мы имеем лишь крохи его вдохновенного, самоотверженного труда. А ведь где-то, думала я, может находиться бесценный архив, часть архива с историческими документами или с сочинениями литературно-краеведческого характера А.А. Лопатина. Может быть, он в чьих-то чужих, холодных руках, неизвестный выксунцам, недоступный для сегодняшних краеведов. Горько!..
Ясно одно: краеведческий поиск надо продолжать.
Алексей Лопатин
(«Александр Луч»)
Рассказ «Дед Костянкин»
Костянкин – рабочий Выксунских заводов. В молодости работал он в молотовой, в дыму и чаду. Были у него тогда сильные руки и могучая грудь. По 300 пудов в день делал. Под старость тюковал кровельное железо. Умел класть новые и чинить старые печи. Но пришло время, и стал Костянкин не нужен. «Молил, кланялся в смазные барские сапоги, англичанину Мезеке: «Возьми хоть сторожем, по-собачьи служить буду… смилуйся, кормилец. Всю жизнь в завод клал, клал силу свою». А англичанин и ухом не повёл. Прогнал, мошенник.
И оказался дед один-одинёшенек в своей хибаре с крошечными оконцами и маленьким огородом, один со своей горькой обидой. Был он человеком замечательного трудолюбия и неуёмной энергии. Всё делал охотно, с азартом и усердием, любая работа горела в его сильных мозолистых руках. В часы же досуга и в праздничные дни чувствовал себя неуютно, нападала на деда Костянкина тоска. Коротать «свою праздность» он уходил в огород, где бесконечно чинил совершенно исправную городьбу, или в лес, где чистил частокол для огорода, собирал грибы и ягоды.
Но ни частокола, ни грибов, ни ягод никто у старика не покупал. Его боялись, потому что считали колдуном. «Как купить, коль всё заколдовано Костянкиным, который бесперечь с чёртом говорит и чёрт помогает ему работать за троих», – так говорили суеверные тёмные люди и называли деда – Костя-колдун. Взрослые вырывали и ломали деревья в его садике; ребятишки подглядывали за ним, дразнили.
Потому был Константин угрюм, людей избегал. Только с отчаяния заходил в праздники в кабак, пил залпом кружку с опивками пива и поспешно уходил. Во время бого-служения в полную народом церковь не входил, стоял поблизости. В домишке ли своём, в огороде ли часто рассуждал вслух – с самим собою – о себе, о людях, о жизни, о боге: «Бог – начало, а человек – конец»; «Тайна жизни любовью зажигается, в любви и сгореть должна»; «Пусть колдун… Волхвы Христа видели, лобызали его, дарма что колдуны».
Так и жил дед Костянкин, непонятый, отверженный. Один церковный староста любил старика за добросовестность и поручал ему трудную работу – чинить церковные рамы, чистить церковный купол. Без всяких подмостков, по верёвке, конец которой завязан на поясе, дед отважно, по-кошачьи ловко карабкается на любую высоту и вставляет разбитые стёкла, тщательно промазывая их замазкой, или скоблит и трёт фартуком церковные кресты.
С Петрова-дня захворал старик. Не ест, не пьёт, лежит под тулупом и молчит. Только приход уставщицы Аграфены, её доброе внимание и уход облегчили его телесные и душевные страдания: «Душу мою по кусочку к себе притягиваешь… сердце-то не болит больше… настоящий ты дохтур, Грушка; даром, что бабья нация», – говорит ей дед. И признаётся в своей тайной боли: «Дрожит дух, невмоготу удержаться. За что замяли старика. Прокляли… Колдун, бают, проклятый… без молитв, значит, в яму, как дохлую собаку…» – «Глупым закон не писан», – отвечает Графена. И советует: «Молись и молчи. Отстанут».
Груша, добрая душа, долго хозяйничала у деда, ходила за больным, вскопала и посадила в его огороде грядки. «Христос заплатит тебе, Груша, за всё, – растроганно сказал Костянкин. – Не нарадуюсь… Отродясь не видел и не слыхивал, чтобы такие люди были на белом свете. Ангел ты. Шиморянка – одним словом». Отогрела она душу старика, поднялся он на ноги.
(Окончание следует)
Режиссёр Выксунского театра Уланов (рис. А.А. Лопатина)
Рабочие в кузнице (рис. А.А. Лопатина)
Малая церковь в Выксе (рис. А.А. Лопатина)
Дозорный при магазинах (рис. А.А. Лопатина)
