Ирина Сергеевна Сотникова – преподаватель Выксунского металлургического техникума. Человек эрудированный, грамотный, умеющий ценить слово и чётко выражать свои мысли.
В металлургию влюблена и до сих пор считает профессию металлурга самой важной и… красивой. На долю её поколения выпали тяжёлые военные годы, но, как большинство людей того времени, трудности закалили её, а потому духом крепка, характером стойка, в общении проста.
Сегодня публикуем её воспоминания о времени и о себе. Мы признательны автору за откровенность и желание рассказать о том, как это было.
Я родилась в мае 1933 года, т.е. отношусь к поколению, которое сейчас называют «дети войны». Это очень правильное название не только потому, что наше детство пришлось на годы Великой Отечественной. Песни предвоенных лет тоже говорили о войне: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…», «Если завтра война, если завтра в поход…» И кинофильмы тех лет – «Чапаев», «Семеро смелых» – рассказывали о том же. Война в Испании, дети, привезённые оттуда в Союз – наши ровесники, и мы не случайно носили тогда «испанки». Слово «фашизм» было нам знакомо так же, как и названия: Халхин-Гол, озеро Хасан. Меня эти события коснулись лично: мой отец – кадровый военный, начальник боепитания артиллерийского полка – был участником тех событий, получил тяжёлое ранение на реке Халхин-Гол. После госпиталя приехал в отпуск.
Картинка. Зима, много снега, папа везёт меня на санках, на нём сапоги, длиннополая шинель, а на голове шлем с красной звездой. Приходим домой, он растапливает печку, мы сидим около раскрытой дверцы, мне тепло и надёжно. Он умер летом 1940 года, и мама стала вдовой в 28 лет. 1940 год – война с Финляндией. Одна из красивых улиц Выксы – Луначарского – переименована в честь Бориса Корнилова, первого Героя Советского Союза, погибшего в этой войне.
Картинка. 1941-й год, 22 июня, воскресенье, очень тёплый и солнечный день. Я с тётей Анной Николаевной иду в парк. В летнем кинотеатре будут показывать «Василису Прекрасную». Покупаем билеты, идём в зал, гаснет свет, начинается сеанс, но вдруг снова зажигается свет, перед экраном появляется человек и что-то говорит, все выходят из зала. Я очень недовольна, требую объяснений, но тётя очень строго говорит, что надо скорее идти домой. Выходим из парка и видим, что у дома Любавиных (угол Садовой и Детской слободы) стоит много народу, а на подоконнике из радиоприёмника передают речь Молотова – началась война.
1 сентября 1941 года мы с Галей идём в первый класс начальной школы №5. Первые классы учатся в маленьком здании на ул. Пионера, сейчас там размещается ясельная группа детского сада №1. Нас встречает наша первая учительница, Екатерина Григорьевна Самойлова. И с первых дней мы одолевали её вопросами о том, когда закончится война. Она спокойно говорит нам, что мы обязательно победим и война закончится. В этом здании мы учимся недолго – его занимают военные, а в большом здании школы размещаются эвакуированные. Бабушка Гали говорит о них: «бедные кувырканые» – у них вся жизнь пошла кувырком. Теперь мы учимся в школе №3, где кроме нас, хозяев, занимаются ученики школы №1 и некоторые группы техникума. Учимся в три смены. Военные зимы холодные, дров мало, они сырые, их заготавливают старшеклассники, а средние классы пилят и колют.
В школе холодно, мы сидим на уроках в пальто, а перед первым уроком надо успеть руками отогреть чернила в «непроливайках», потому что они замерзают, пока мы добираемся до школы. Довоенный запас тетрадей быстро заканчивается, и мы пишем на чём придётся, иногда (и это удача!) делаем тетради из шершавой обёрточной бумаги с «занозами», за которые цепляется перо. Да их ещё нужно заранее разлиновать. Несмотря на это стараемся учиться хорошо. Екатерина Григорьевна объясняет, что невыученный урок – это невыполненный приказ командира. В большую перемену нам дают завтрак: картофельное пюре, но это только название, на самом деле это простая картошка, сваренная без всего. Но она очень вкусная, а к ней полагается кусочек чёрного хлеба, он тоже очень вкусный. Из дома мы приносим с собой бутылочки- четвертинки с молоком. Коров держат многие, хотя и существуют большие проблемы с кормом. Иногда на завтрак дают свекольное суфле – варёную протёртую свёклу. Но «пюре» гораздо лучше «суфле». В родную школу №5 мы возвращаемся только в сентябре 1944 года и заканчиваем её в победном 1945-м.
1942-1943 годы. Наша Выкса оказывается в прифронтовой полосе. Регулярно над городом поздно вечером и ночью пролетают немецкие самолёты-бомбардировщики. Их цель – Горьковский автозавод и Муромский мост. Иногда они наглеют и пролетают днём по одиночке – скорее всего, разведчики.
Картинка. Мы с главной моей подружкой Галей играем на улице, слышим гул самолёта, он летит низко, а на крыльях зловещие чёрные кресты. Нам страшно: бежим к дому и прижимаемся к воротам.
Из-за налётов в городе объявлен режим светомаскировки. В домах на окнах плотные шторы: ни один лучик света не должен проникнуть через них. За этим строго следят дежурные – жители по очереди вечером и ночью обходят свой квартал с колотушкой.
Картинка. Большой зал Дворца культуры им. Лепсе. Он весь заставлен кроватями: это палата выздоравливающих. Наш класс даёт концерт – поём, пляшем, рассказываем стихи. Встречают и провожают нас бурными аплодисментами. Мать одной из моих подруг работает в госпитале – она медсестра. Иногда мы приходим к ней, и она позволяет нам скатывать выстиранные бинты – нас от такого доверия переполняет гордость.
Какое же детство без игр? но они у нас специфические: мы играем в войну, основываясь на реальных событиях. Знаем названия фронтов, фамилии их командующих – Жуков, Ватутин, Рокоссовский, Конев – и даже номера армий и тех, кто ими командует. Например, я с тех далёких лет помню, что Сталинград обороняла 62-я армия под командованием В.И. Чуйкова.
Наш штаб находится в бомбоубежище, отрытом на улице. Оно не очень серьёзное – перекрытие всего в один накат, что это такое, нам, конечно, понятно. Я не помню, чтобы во время воздушных тревог там кто-то прятался.
В «немцы» никто идти не хочет, ими приходится быть малышам, иначе мы их в игру не принимаем, а их «начальников» определяем при помощи считалки. «Немецкое войско» в силу этого малочисленное и мы его «громим».
Детство берёт своё, и, навоевавшись, мы играем в прятки, круговую лапту, в 12 палочек, чижика, городки. При игре в городки мальчики проявляют благородство: мы – девочки – бъём с полукона.
У подростков – свои игры. Они бегают на свалки военной техники на плотинах Верхнего и Запасного прудов и приносят оттуда весьма опасные трофеи. Двоюродный брат моей подруги лишился глаза – пытался с приятелем разобрать снаряд. Это не единичный случай.
Парк в годы войны очень чистый: там жители окрестных улиц собирают всё, что можно сжечь. В дровяных сараях делаются своеобразные «сусеки», куда всё собранное складывается на зиму.
Без них в войну прожить было бы невозможно. Кроме огородов около дома, родителям дают участки. У нас их два: один на Антоповском поле – там мы сажаем картошку, морковь, капусту, (сейчас сад «Строитель»), другой – около дороги на 25-е болото (теперь это улица Романова) – там выращиваем просо. Поливом и прополкой занимается подрастающее поколение. После школы, вооружившись вёдрами и лейками, садимся на рабочий поезд Выкса – Досчатое, доезжаем до Антоповского моста (станция «Молотово»), а далее пешком до участка. Воду для полива носим из речки. Выполотую траву с домашнего огорода не выбрасываем: её надо промыть, высушить – это корм для коровы. С домашними огородами связана ещё одна обязанность: надо запасти воду на поливку из уличной колонки. Несмотря на запрет носить полные вёдра, для скорости носим по два полных на коромысле.
Картинка. Вечер, скорее всего, начало сентября. Мы – мама, отчим и я – убираем урожай картошки с Антоповского поля. Почти темно, родители относят выкопанную картошку к знакомым в посёлок, я остаюсь одна, на соседних участках никого нет – страшновато. Я раскладываю выкопанную картошку на капустные листья, чтобы удобнее было наполнять мешки. Думаю, что это лето 1943 года – мне 10 лет.
Кроме огородов большим подспорьем служат дары леса. Вместе со взрослыми мы ходим за грибами и ягодами. Одним нам разрешается ходить в лес только до «первого ручейка», который течёт перед северными кладбищами. Тогда на месте теперешних микрорайонов был сплошной лес.
Дома тоже холодно. С дровами проблема – их выдают по ордерам – один кубометр на две недели. За ними надо ехать – зимой на санках, летом на тележке – на дровяной склад около Верхнего завода, а потом распилить и расколоть. Они сырые, разжечь их трудно. У многих дома есть печки-«буржуйки». Вода – из уличных колонок, света нет. Особенно трудно с этим в 1941-1943 годах. Если есть керосин (его тоже продают по специальным талонам), то используются керосиновые лампы, если нет, то зажигают «коптилки» – фитили, опущенные в масло.
У многих дома висят карты и на них булавками с флажками отмечается линия фронта. Источник информации – сводки Совинформбюро, их читает знаменитый Левитан – диктор Всесоюзного радио. Отмечать линию фронта в 1941-1942 годах – занятие печальное, начиная с 1943 года становится веселее. Радиоприёмников нет: их в первые месяцы войны сдали в милицию, да и до войны они были у очень немногих, у всех дома висят чёрные картонные репродукторы. Газеты выходят регулярно.
Картинка. Зима 1941-го. Вокруг стола, освещённого керосиновой лампой, сидят мама, моя двоюродная сестра, они шьют кисеты для подарков на фронт. Моя няня – сестра деда, вяжет для этой же цели варежки с двумя пальцами (большой и указательный) для того, чтобы в этих варежках удобнее было стрелять зимой. Тётя вслух читает «Правду». Там напечатана большая статья «Таня» о замученной немцами девушке-партизанке. Статья всех потрясла. Тогда ещё не было известно, что Таня – это Зоя Космодемьянская.
На фронт посылают не только подарки, рабочие подписываются на облигации Государственного займа, иногда это месячный оклад (целиком), семейные ценности сдаются в фонд обороны.
Картинка. Я очень гордая иду в сберкассу, у меня в руке кошелёк с несколькими серебряными полтинниками 1924 года выпуска – мне доверили сдать их в фонд обороны.
И, конечно, все годы войны связаны с ожиданием вестей с фронта: почтальонов ждут с надеждой и страхом. Моя няня – крепкая и бодрая старушка, она даже вяжет без очков, получив похоронки на двух своих сыновей, буквально «сгорела» за неделю.
На продукты питания выдаются карточки: на хлеб, сахар, жиры. Для получения продуктов по ним всех прикрепляют к определённым магазинам по месту работы или жительства. Хлеб давали ежедневно. Норма на работающего – 800 г, на иждивенца – 400 г. Но это не теперешний лёгкий и воздушный хлеб. Военный хлеб – тяжёлый, сырой, в нём, кроме муки, есть добавки, например, картошка. Но всё равно он очень вкусный. Родители получают хлеб в заводском магазине, а я хожу за своим пайком самостоятельно. Очереди большие, чтобы они не нарушались, на руке (ладони) чернильным карандашом пишется номер. Обратная дорога труднее – очень хочется поесть хлебушка. Хорошо, если попадётся зажаренная горбушка, её можно по дороге погрызть. Я до сих пор не могу выбросить даже маленький кусочек недоеденного хлеба.
На сахарные талоны сахар дают не всегда, их могут отоварить патокой; помню, однажды было выдано паточное варенье из рябины.
Жиры – это чаще всего растительное масло, иногда маргарин, иногда, из американской помощи, лярд – топлёное свиное сало, а иногда даже рыбий жир, который до войны заставляли пить со скандалом. Теперь – лакомство: его надо налить в блюдечко, посолить и макать в него картошку. Нельзя сказать, что мы голодали. Мы хронически недоедали – есть хотелось всегда.
О детях заботились не только родители, но и предприятия, на которых они работали. На ВМЗ для детей работников было организовано дополнительное питание. Выдавались талончики, по которым на «фабрике-кухне» (сейчас это здание, где находится техническая библиотека) нас кормили обедом: первое, второе, третье и, конечно, хлеб. Видимо, были какие-то возрастные ограничения, больше всего было моих ровесников 10-12 лет. Это было летом 1943 года. Зимой того же года завод организовал ёлку в Рабочем клубе. Ёлка была необыкновенной красоты, под еловыми ветками были «костерочки» с красными лампочками, вокруг каждого сидели зверушки. Нас встречали Дед Мороз и Снегурочка, были игры, а в конце, конечно же, подарки. В них, кроме конфет и печенья, лежало оранжевое чудо – мандарины.
Мы с подружкой решили, что подарки понесём домой, потому что надо поделиться с домашними, но… мандарин в пакете был один, соблазн велик. Решение после колебаний принято: съесть кожуру и только потом «на загладку» – мякоть. Это была встреча 1944 года.
Летом работал заводской пионерлагерь на Курихе.
На самом деле практически не было дома, семьи, которых бы не коснулась война. Я уже писала о своей няне. Воевал в инженерных войсках брат моей мамы. Мама второй раз вышла замуж в конце 1942 года за Аркадия Александровича Капустина. Он заменил мне отца, за что я ему бесконечно благодарна. Семья Капустиных стала для меня родной. Один из его братьев прошёл всю войну, был участником Курской битвы, другой был в Ленинградской блокаде, его беременную жену вывезли через Ладогу. Самый младший со школьной скамьи в 1943 году в неполные 18 лет ушёл в разведшколу, правда, в «диверсантах» отпала необходимость, служил он радистом в авиации. А папа всю войну «варил» броню, руководил её выпуском на новом мартене. Плавки были длительными, после прокатанный броневой лист проходил испытания на стрельбище. Мы его не видели сутками, у него в кабинете стояла раскладушка.
После Сталинграда, Курской битвы даже мы, дети, почувствовали, что в войне произошёл перелом. Наши войска освободили страну, началось освобождение Европы. Жить стало легче: открыт Второй фронт. Чуть улучшилось снабжение, коптилки отошли в прошлое, появились тетради, в школе стало теплее. В четвёртый класс в сентябре 1944-го мы пошли учиться в большое здание школы №5 (рядом с Порхачёвским переулком). После взятия Берлина стало ясно, что конец войны совсем близок.
День Победы я хорошо помню. Меня разбудила мама, сказала, что война закончилась, и отправила к тёте на Садовую сказать об этом – вдруг ещё не знает. Утро было тёплое, но ненастное, шёл мелкий дождичек, я почему-то не шла, а бежала, было ощущение полёта, а навстречу шли очень весёлые, улыбающиеся люди. Таким я запомнила 9 мая 1945 года. В этот день мы не учились. А через две недели мне исполнилось 12 лет. День Победы для всего моего поколения совершенно особый, святой праздник, но без слёз обойтись в этот день просто невозможно.
Годы войны для моего поколения были нелёгкими, но нас надо поделить на две части: тех, кто был в тылу, и тех, кто вынес ужас оккупации. Вот по их судьбам война прошлась всей тяжестью. Мои друзья – Надежда Ивановна и Вадим Васильевич Евсеевы родом из Великих Лук, города, не единожды переходившего из рук в руки воюющих сторон. Во время оккупации Надя с матерью жили у родственников в деревне, а Вадим в городе, практически полностью разрушенном.
Я хочу привести только один эпизод из его воспоминаний. Школу, где мальчик учился, немцы заняли под казармы, там же оборудовали столовую. Культурные оккупанты во дворе школы оборудовали помойку для пищевых отходов, туда выбрасывали и картофельные очистки. Вадим с другом ночью пробирались туда, а часовые, зная, за чем лезут дети, «развлекались», стреляя поверх их голов. По сравнению с тем, что вынесла эта часть детей, наши тяготы даже назвать так стыдно. Сейчас говорят, что «детям войны» надо дать особые льготы. Но эти предполагаемые льготы должны учитывать и это обстоятельство, т.е. быть адресными.
Одна из проблем нашего времени – сиротство детей при живых родителях. Самое страшное, что это касается не только неблагополучных родителей, но и вполне обеспеченных.
Очень часто можно слышать, что это объясняется занятостью родителей, которым на общение с детьми не хватает времени. Когда я слышу это, мне сразу вспоминается моё военное детство. Я, как и большинство моих ровесников, не была обделена вниманием родителей, несмотря на их фантастическую, по нынешним меркам, занятость. Кроме своей основной работы, каких только побочных профессий они не освоили! Они стали земледельцами, причём, если взять участки, то они буквально поднимали целину вручную, лопатой. Иногда соседи по участку объединялись и пахали эту целину на себе, т.е. сами впрягались в плуг. Этот метод часто применялся и при уборке картошки. Помню, что когда решили посеять просо на участке, то встал вопрос, как это сделать. Объединившись с соседями, пригласили консультанта, знающего старичка, который и провёл «мастер-класс» по посеву. В роли сеятеля выступила моя мама.
Они освоили заготовку дров, т.к. иногда для этой цели работающим отводились делянки, на которых приходилось быть и вальщиком деревьев, и сучкорубом, и пильщиком, и подсобником для очистки поляны.
У нас коровы не было, корову держала тётка, которая выделяла нам молока. Родители освоили заготовку сена, т.е. в отведённом месте косили, сушили и даже ставили стога.
Ими были освоены, как сказали бы теперь, бартерные сделки, т.е. натуральный товарообмен между городом и деревней. Чаще всего это происходило зимой. Как правило, собиралась компания сослуживцев, запасались санками, на поезде узкоколейки доезжали до определённой станции, оттуда своим ходом топали до ближайшей деревни. Там товар, т.е. то, что осталось от довоенной жизни (ткани, праздничная одежда, посуда, часы, патефоны) обменивались на продукты (картошка, пшено, горох).
Мамы освоили кройку и шитьё, т.к. дети и в войну имели обыкновение вырастать из одёжек. Новые одёжки зачастую перешивали из родительских. Даже обувь на осень и зиму – стёганые бурки – тоже шили мамы. Бурки носили с галошами. Мамы вручную стирали бельё, в условиях дефицита мыла пользовались щёлоком. Для этого в воду добавлялась зола. Для приготовления еды нужно было топить печи, а чтобы хоть немного подсушить дрова, их на ночь клали на тёплую печь. Всем этим занимались и мои родители, и родители друзей моего детства, хронически недосыпавшие и недоедавшие.
И тем не менее мы не были обделены лаской, вниманием. Родители находили время и проверить выполнение уроков, знали, с кем мы дружили, где гуляем, что читаем. Нам устраивали праздники: ставили ёлки, отмечали дни рождения, на которые приглашали наших друзей, накрывали праздничный стол, и было совершенно неважно, что на нём стояла всё та же картошка. Мои подруги до сих пор вспоминают мамино музыкальное сопровождение праздников – она для нас играла на гитаре до мозолей на пальцах.
Поколение наших родителей – героическое. Независимо от того, воевали они или трудились в тылу. Они все – поколение победителей. Наша страна сейчас делает всё возможное для мирного разрешения украинского кризиса, для прекращения кровопролитий, для того, чтобы быстрее залечить физические и душевные раны новых детей войны. Очень хочется верить, что жизнь заставит многих на Украине прозреть, а народ Новороссии обретёт мир и автономию, пусть даже в границах единой Украины.
Ирина Сотникова. Фото из семейного архива
