Дети войны… Стали собственной памяти старше мы

Не случайно, рассказывая о тех годах, они говорят одну и ту же фразу: «Как будто это было вчера». Они сегодня последние, кто может рассказать правду. Они говорят об этом, чтобы люди знали: война – самое страшное из всех несчастий. Сегодня мы продолжаем публикации воспоминаний «детей войны». Нет на земле ничего печальнее этой повести…

Прочитав записку, мама заплакала

Вспоминает Алевтина Садовская.

– Я родилась в семье кадрового военного. А жизнь у них – кочевая. Куда назначат, туда семья и едет.  В 1940-1941 годах мы жили в Свердловске. В начале 1941 года родилась Эля, моя сестрёнка. Папа написал, что скоро мы переедем в Ижевск. И мама стала потихоньку собирать вещи, готовиться к переезду. Мне было тогда восемь лет, и как все дети, я любила поездки. Хотя позднее-то поняла, насколько это трудно. 

Семья Денисовых: Пётр Семёнович, Елена Ивановна, дочь Алевтина. 1940 год

Отлично помню солнечный день. Воскресенье. Мы гуляем в парке с мамой. У неё на руках маленькая сестрёнка. настроение у всех спокойное, летнее. Мама присела на скамейку. К ней подошёл какой-то мужчина и отдал записку. Тут же ушёл. мама развернула её, там было написано всего три предложения: «Разбирай вещи. В Ижевск не поедем. Береги детей». Последнее предложение было подчёркнуто жирной чертой. Эту записку мама получила за неделю до 22 июня. 

Истинный и страшный смысл последней фразы мы поняли в следующее воскресенье. Был такой же чудесный день, и мы пошли гулять в наше любимое место, в парк Дома пионеров. Эля спала у мамы на руках, я играла в мячик. Нагулявшись, пошли домой. Мы ещё не подошли к дому, как выбежала соседка, посмотрела на наши счастливые лица и сказала: 

– Вы разве ничего не знаете? Война ведь началась!

Пришли домой. Мама как повалилась на диван, так и проплакала до ночи. И даже ночью я слышала её всхлипывания. А наутро мы пошли в магазин купить что-нибудь из продуктов. Но полки магазина в нашем военном городке были пусты. Так началась для нас война.

Мама решила пойти работать. Она очень хорошо шила, а поскольку  в городке в первые же дни войны организовали мастерские на дому по пошиву белья для солдат, то мама стала одной из первых в этом деле. Потом ей выдали и аттестаты на детей, по которым она получала деньги на нас. 

Прошли три первых месяца войны. И в один из дней нам пришло письмо-извещение: «Ваш муж пропал без вести». Мама плакала всю ночь. 

Мы прожили в Свердловске до 1944 года. Я училась в школе. Мама работала. Вся родня с маминой стороны жила в Выксе. И они пригласили её приехать. «Может быть, вернётесь  на родину? Что вы там маетесь?» И мы переехали. Так закончилось моё военное детство. 

Скажу ещё, что мама всю жизнь проработала машинисткой. Сначала в гор-исполкоме, в секретном отделе, потом в ремстрой-управлении. О папе никаких сведений мы не получили. Мама писала в архивы, но ей неизменно отвечали: «Архив закрыт». 

Я вышла замуж за военного, Святослава Садовского. Вместе с ним жила в военных городках как в России, так и за рубежом. Знаю, что такое быть женой офицера. Понимаю маму, когда она плакала ночами. Понимаю, почему она не выходила замуж. Она ждала своего Петра Семёновича Денисова всю жизнь. 

В Потсдаме в семье Алевтины и Святослава Садовских родился первенец

Мы сполна ощутили её зловещее дыхание

Вспоминает Мария Шамова, жительница Сноведи.

В конце 30-х годов отца-комму-ниста мобилизовали на трудовой фронт. Работал на строительстве оборонительных объектов на аэродроме в Саваслейке. По возвращении его призвали в Красную армию и направили на Ленинградский фронт. В боях был тяжело ранен и умер 5 апреля 1942 года. 

Мама осталась одна с шестью детьми. Старшего брата призвали на фронт. Пропал без вести в 1943 году в боях за Севастополь. Мама всю боль души заглушала работой. Домой приходила поздно вечером, а мы по хозяйству управлялись сами. Старшая сестра, ей было 11 лет, доила корову, а я кормила кур, гусей и прочую живность. Кроме того, я нянчилась с младшими: четырёхлетним братиком и полугодовалой сестрёнкой.

Семья жила за счёт усадьбы в 50 соток и того, что давал лес. Не ленись – голодать не будешь. Уже зимой 1942 года в посёлке появились беженцы: белорусы, украинцы. И жители помогали им чем могли: селили в свои дома, делились едой.

Помогали тем, кому было хуже, чем нам

В октябре 1942 года пошла в первый класс, учителями были Михаил Павлович Синадский и его жена Татьяна Фёдоровна, эвакуированные из Минска. Поселились они в школе, колхозники одели их, помогли с продуктами. Михаил Павлович часто бывал в нашем доме, говорил маме, что я буду учителем, потому что до школы научилась читать. У нас в доме не было книг, но старшая сестра принесла из школы букварь, по которому я и научилась читать в пять лет. Потом мне нравилось  летом собирать детей, усаживать на завалинку у своего дома и учить писать буквы прутиком на земле. Это была наша «школа». 

Отчётливо помню, как сильно хотелось есть. Ели цветы акаций, листья липы, корешки хвоща (кукошки). Было очень голодно весной 1945 года. А 1946-й – год неурожайный. Помню суп из молодой крапивы без хлеба. Летом в колхозе готовили общественные обеды для всех, кто работал в поле. За миску супа с кусочком хлеба работали целый день: копали землю под грядки, пололи, рыхлили. А когда поспевала рожь, жали серпами, комбайнов не было.

Жили бедно, но дружно, помогая друг другу, делясь последним. Дети привыкают к трудностям быстрее. Вечерами нас отпускали гулять. Зимой, обувшись в лапти, бежали играть в войнушку: из снега лепили снеговиков-фашистов с руками-палками, поднятыми вверх, а потом били их немилосердно, выражая свою ненависть. 

Пятиклассники Новодмитриевской школы, Маша – вторая слева в верхнем ряду. 1945 год

И настал тот день  

Уже с первого класса мечтала стать учительницей. Окончив школу-семилетку, в 1949 году я поступила в Дивеевское педучилище. За что благодарна маме, которая, несмотря ни на что, в лапотках, с котомкой за плечами проводила меня до Дивеева, сказав: «А теперь сама старайся, у тебя всё получится». Что ещё запомнилось из детства? День Победы! Об этом мы узнали 9 мая 1945 года.

На улице был установлен радиопродуктор – чёрная тарелка. Утром 9 мая диктор объявил: «Великая Отечественная война, которую вёл Советский Союз против фашистской Германии, закончилась победой». Люди выбегали из домов, женщины плакали, обнимая друг друга. Ребята кричали что есть мочи: «Ура! Победа!». А днём был общий колхозный обед с хлебом и солью. На улице расставили столы, лавки. Люди несли всё, что  имели съестного: огурцы, капусту, ягоды, грибы, хлеб. Это был великий праздник великой страны – Советского Союза, где людей не делили на национальности, по достатку и прочим признакам. все были равны!

Нам смерть в глаза глядела

Вспоминает Лилия Бурмистрова.

Проснулись от гула самолётов

…Страшное утро 22 июня 1941 года. Хотя мне было всего четыре года, в память оно врезалось на всю жизнь. Проснулись от страшного гула. Мы не понимали, что это. Мама схватила нас с сестрёнкой, и мы выбежали на улицу. Низко над головами со страшным рёвом летели самолёты. Где-то грохотали взрывы. Страх был неимоверный. Мы бежали со всеми людьми на вокзал, потому что кто-то сказал, что там в специальный состав грузятся мужчины для отправки на фронт. Там же должен быть и наш папа. Бежали долго, прятались от бомбёжки в подъездах домов. Когда прибежали на вокзал, поезд уже тронулся. Помню вагоны, заполненные людьми. Изо всех окон нам махали и кричали что-то мужчины. Папу мы не смогли разглядеть в этой сплошной массе лиц. 

Домой идти было бессмысленно: в город въезжали немецкие танки и мотоциклы. Горели дома. В небе ревели самолёты. Всё смешалось в один страшный гул и рёв, заглушающий людские крики, стенания. Мы с сестрёнкой Тосей, ей было всего три года, крепко держались за мамин подол. Было страшно так, что мы не могли даже плакать. Просто бежали и бежали. Потом, правда, появились лошади с повозками, на которые посадили детей. Но мама всё равно шла рядом и держала нас рукой, а мы с сестрой как клещами вцепились в неё.   

Боюсь собак до сих пор 

Дошли до какой-то деревни. В хате, куда нас разместили,  было так тесно, что и ступить было некуда. В этой деревне у нас родился братик Миша. Он был для нас маленькой радостью. Детство есть детство, и мы с ребятами целыми днями бегали по улице. Но вскоре и нашу деревню заняли немцы. Ужас внушали немецкие овчарки. Мы боялись их панически. Страх остался на всю жизнь. Я до сих пор боюсь собак. 

Всех женщин  фашисты сгоняли на рытьё противотанковых рвов и на другие работы. Вслед за немцами с овчарками в деревню пришли каратели. Они сожгли большую часть домов. Приближалась осень, и наши мамы начали рыть землянки, в которых мы и стали жить. И нам там даже нравилось. На полу была солома, в которой можно было валяться. Когда вылезали из землянок, то боялись всего: фашистов, ревущих мотоциклов, собак. Немцы почему-то среди детей выделяли меня, часто подзывали к себе, гладили по головке и угощали конфетами, чем-то вроде нашей аскорбинки. А я делилась ими с другими  детьми. И поэтому всегда, когда мы оказывались около немцев, дети говорили мне: «Лиля, беги!», чтобы они нам дали хоть немного сладкого. 

Я совершенно не помню еды 

Все семьи, у которых отцы воевали,  подлежали уничтожению. И наша должна была быть в этом списке. Помню тёплый день, мы сидим на улице. На руках у мамы маленький Миша. Подошли немцы и полицай. Он направил маме в лоб пистолет и потребовал паспорт. Она подала паспорт, а там другая фамилия. Маминой фамилии в списках не было, только папина. Нас спасло то, что до войны родители не успели расписаться. 

Среди детей я была самая худющая. Мне никогда не хотелось есть. Это осталось у меня на всю жизнь. Наверно, благодаря этому и выжила. А вот маленький Мишенька не смог.  Ему было всего три годика, когда он сильно заболел. Я носила его на руках. Однажды вечером он показал ручкой на кладбище и сказал: «Пиду туды».  И в эту ночь умер.  

Немощных сожгли в сарае

За околицей был большой заброшенный сарай, который однажды тихим весенним днём озарился пламенем и горел долго-долго. И долго стоял страшный запах. Как потом нам рассказывала мама, в этот сарай свезли всех больных и немощных жителей, свалили, забили двери досками и сожгли заживо. Так немцы избавлялись от больных,  оставляя только тех, кого можно использовать как рабочую силу. 

Белоруссию освободили 3 июля 1944 года. Три года мы жили «под немцем». И наступил тот долгожданный день, когда в деревню вошли советские  войска, танки. Мы бежали им навстречу, плакали и радовались, солдаты подбрасывали нас вверх, мальчишек сажали на танки, угощали всякими вкусностями. Про папу мы ничего не знали, да и знать не могли. В этой глухой белорусской деревне мы были оторваны от всего мира. Решили ехать на Украину, где жила мамина родная сестра. Уже наступили холода, был ноябрь. Всей деревней собирали для нас какие-то вещи,  которые мы могли бы обменять в дороге на продукты. Ехали на открытых платформах, затем в товарных вагонах, где стояли длинные нары. Мы лежали на голых досках. И помнится мне, что эта дорога была бесконечной. 

Лиля (справа) и соседские дети Надя и Боря. 1946 год

Дорога до Киева довела…

Город лежал в руинах. Под Киевом,  в деревне Молчановке жила мамина сестра. Приехали к ней – украинская хата,  пол земляной, устланный  сеном, чтобы не так холодно было ногам. Такое жильё показалось нам просто раем после того холода, который мы перенесли в той длинной поездке. В дороге сильно простудилась сестра Тося, заболела и умерла. Мы  с мамой остались одни. Дочерей маминой сестры угнали в Германию, им  было 14 и 16 лет, а  вернулись они  только в 1946 году. 

Мне особенно трудно было на Украине общаться с людьми, совсем не понимала, о чём они говорят. А они не понимали меня. Я ни с кем не дружила. Меня направили в первый класс украинской школы. 

Весной 1946 года папа вернулся. Он с боями дошёл до Берлина. Побыл недельку и вновь отправился  служить в ту часть, с которой прошёл всю войну. Но через год мы уехали за ним в Закарпатье. Я была поражена и восхищена прекрасным европейским городом Ужгородом. Там было всё красиво: и дома, и улицы с фруктовыми деревьями. Закарпатье немцы не бомбили. Оно было то под венграми, то под чехами, то под немцами и румынами. Коренные жители убежали из города, дома стояли пустые, мы могли поселиться в любом. Из Ужгорода переехали в Хуст. Здесь родилась в 1947 году сестра Зоя. Этим именем её назвали по моей просьбе, потому что я восхищалась подвигом Зои Космодемьянской. И сестра моя выросла таким же стойким человеком. 

Я закончила семь классов, культурно-просветительный техникум. Работала библиотекарем в сельской библиотеке. Встретила очаровательного молодого парня, лейтенанта сапёрного батальона. Через два года мы поженились. Но в Венгрии начались военные действия, и весь сапёрный батальон перевели туда. Потом жёнам разрешили приехать к мужьям, и мы прожили там три года. Там родились дочь и сын – самое большое наше богатство. Нам пришлось сменить много мест, куда назначали мужа, пока  добрались до Выксы. Сюда Николая назначили военным комиссаром Выксунского военкомата. Ровно 20 лет прожили мы в дружбе, согласии и любви. Жизнь Николая Васильевича оборвалась в 1977 году. Так судьба определила нам постоянное место жительства – Выксу.