При освобождении Запорожья был тяжело ранен, лечился в госпиталях, а после выздоровления – направлен на 1-й Прибалтийский фронт, где и встретил победу. Но на этом его военная служба не закончилась, и к мирному труду бравый солдат приступил только в 1954 году. Работал на металлургическом заводе, сначала мастером по строительству, потом возглавил службу контроля за взрывами шихты. Уйдя на пенсию, занимался садом, огородом. Настольной книгой у ветерана является географический атлас, по которому он определил все те военные дороги, которыми прошёл его сапёрный батальон. Он знает все станции, маленькие городки и деревушки, за которые вела бои его 45-я стрелковая дивизия; отмечено, в каких местах возводили оборонительные укрепления, на какой речке ставили земляную плотину…
Увлекается историческими романами, читает книги о войне, смотрит фильмы. Но в чём он истинный знаток, так это в рассказах о странах мира. Его любят дочери и внуки с правнуками. Степан Григорьевич интересный и умный собеседник. Сегодня он наш званый гость.
– Степан Григорьевич, где Вас застала война?
– В 1940 году окончил школу №3, поступил в Московское военно-инженерное училище. В августе зачислили курсантом. В мае 1941-го нас отправили в летние военные лагеря в Солнечногорск. На паромах переправились на другой берег большого Синежского озера, разбили палатки. Начались учения на р. Истра по форсированию водных рубежей… А 22 июня вернулись в лагерь, нас выстроили на плацу, и начальник училища, полковник Варваркин объявил: «Война…». Начались усиленные практические занятия по взрывному делу. Часто ночами объявляли воздушную тревогу (пока учебную). И так – до середины июля. Потом стали распределять по частям. До сего дня помню, как однажды нас, молодых лейтенантов Соловьёва, Старовойтова, Соболева, Сергиенко и меня вызвали к начальнику училища, вручили личные дела и направили в штаб Харьковского военного округа, в Кременчуг. Там формировали сапёрные батальоны для 40-й армии. Меня назначили командиром взвода.
– Когда Вы получили боевое крещение?
– Там же, под Кременчугом. Вражеская разведка, видно, отлично сработала, и немцы стали усиленно его бомбить. А мы не успели ещё получить ни снаряжения, ни обмундирования, были почти безоружными! Поступил приказ: оставить город. Мы бежали. И с нами – местное население. Крики, плач, стоны – ужас, что происходило! Мы отступали вместе с войсками, оборонявшими Киев. Немецкая авиация с каким-то особым остервенением бомбила отступавших с нами мирных жителей. Остановились в селе Варваровка Полтавской области. Здесь призванных солдат обмундировали, из Харькова доставили винтовки, взрывчатку, всё, что нужно для минирования. Начали спешно обучать взрывному делу.
– Почему при отходе советские войска не минировали дороги, и фашисты продвигались беспрепятственно?
– Да потому что мы просто бежали! У нас не было ни времени, чтобы этим заняться, ни того, чем это делать. И только, когда стали отступать от Варварки до станции Золочев Харьковской области, уже держали оборону. Харьковчане копали противотанковые рвы, а мы, сапёры, устанавливали противотанковые и противопехотные мины на вероятных путях продвижения противника. Мой взвод строил проволочные заграждения.
– Приходилось ли Вам видеть дезертиров?
– Приходилось. В сентябре 1941 года наш сапёрный батальон срочно перебросили на машинах через Волчанск, Валуйки в Белгород. В Волчанске остановились на ночлег. Утром нас подняли, отвезли за город, построили. Ждём. Ничего не говорят. Вот привозят на машинах каких-то людей. Дезертиры. Человек 10 разного возраста. Из другой машины вышли работники НКВД, зачитали приговор. Их построили и на глазах у всех солдат и офицеров нашего батальона – расстреляли. Тягостное и тяжёлое чувство. Думаю, это было сделано для нашего устрашения, потому что положение было тяжёлое, немец наступал со страшной силой.
– А под Белгородом Вы держали оборону или уже начали наступать?
– Держали. Минировали дорогу от Обояни на Белгород. Поступил приказ отойти в г. Калач Воронежской области, а оттуда маршем – до Воронежа. Трудно поверить, но мы за четверо суток дошли до него. Вот тут, наконец-то, и получили дополнительные взрывчатые принадлежности, мины, миноискатели. Да, в декабре мы на отдельных участках уже вели наступательные бои. Освободили г. Тим Курской обл. Тёмными ночами, ползая по-пластунски выполняли свою работу. Было и такое необычное задание: когда стояли под Москвой, нам приказали построить земляную плотину на небольшой речушке, чтобы заболотить местность. Плотину построили, потом взорвали. Однако все наши усилия пошли впустую: 45-я стрелковая дивизия 40-й армии оказалась в окружении.
– Как из него выходили?
– Днём прятались в полях подсолнечника или оврагах, двигались с наступлением темноты. Наблюдали за продвижением противника к Дону. Шли довольно долго. Встречая по ночам немцев, двух-трёх солдат, тянувших или проверяющих провода, то были связисты, мы их уничтожали. У нас к ним была нестерпимая ярость, да и отпускать их мы не имели права. А большие группы и подразделения обходили. Нас было всего-то 20 человек. Так всё лето и осень мы переходили из села в село.
– Какие самые тяжёлые минуты, дни, недели на фронте?
– Спецлагерь для окруженцев, где проходили проверку НКВД. Когда мы пришли в штаб 129-й бригады, нас построили, офицерам было приказано выйти вперёд и предъявить документы. Я достал партийный билет. «Как вам удалось его сохранить? Вы знали, что, если б немцы его нашли, вас тут же бы расстреляли?» – спросил командир.
«Я хранил его в рукаве под слоем ваты. Надеялся на лучшее». На несколько дней меня назначили командиром стрелковой роты. Потом пришла директива сверху: всех окруженцев направить в запасной полк г. Калач Воронежской области. Там я прошёл спецпроверку. Мы были на казарменном положении; проводились занятия по военной подготовке; я – по взрывному делу, другие офицеры – по иным своим направлениям.
И каждый ждал, когда вызовут в НКВД. Мне выдали справку, что я прошёл проверку и направляюсь для дальнейшего прохождения службы. А партийный билет у меня отобрали. Причина? За непринятие решительных мер выхода из окружения.
Я стал беспартийным офицером. Это было самое тяжёлое и смутное время. Некоторые понесли более суровые наказания. В результате из офицеров полка, бывшего в окружении, сформировали 5-й отдельный штурмовой батальон. Все – рядовыми солдатами.
– «… Последний бой, он трудный самый…» У вас тоже он был?
– Да, это было в конце сентября 1943 года. Наш батальон привезли на машинах на берег Днепра. Утром была сильнейшая артобработка обороны противника, в том числе и реактивными миномётами. Батальон разместили на двух понтонах, на каждом – по танку – их буксировал катер. Форсировали без потерь. Немецкие траншеи были перепаханы снарядами. Множество немцев было убито, оставшиеся в живых убежали. Это был единственный случай в истории войны, когда мы форсировали реку без потерь. Потом получили приказ наступать на Запорожье. Тут, 10 октября, я был тяжело ранен – попал под обстрел немецких танков. Ранение сквозное осколочное, множественные ранения поясницы и ягодиц с повреждением правой подвздошной кости. Вечером в полевом госпитале мне сделали операцию по удалению осколков. Лечился в госпиталях Кременчуга, Тамбова, где тоже делали операцию.
– Вы ведь долечивались в госпитале Ближне-Песочного?
– Мой брат обратился с письмом в сануправление Красной армии с просьбой перевести меня в госпиталь Выксы. Его просьба была удовлетворена. В Москве на вокзале нас, раненых, встречали медсёстры и санитарки, оформляли документы, а в Навашино – брат. Он доставил меня в бывший Ближнепесоченский дом отдыха, где располагался госпиталь. Главным врачом там работала Галина Фигуровская. В нём я лечился до июня 1944 года. После излечения меня признали годным и отправили сначала в Московский запасной офицерский полк, а потом на первый Прибалтийский фронт в 166-ю стрелковую Краснознаменную дивизию. Там я служил офицером связи дивизии.
– За что получили орден Отечественной войны II степени?
– При разработке боевых операций оперативный штаб работал круглосуточно, и офицеры связи, являясь доверенными лицами, немедленно доставляли особо важные задания в полки и другие части, так как по рации не всё можно передать. Вот за оперативную работу и наградили. А орден Красной звезды получил из рук командира 735 полка, в котором я служил командиром сапёрного взвода.
– Как встретили победу?
– Рано утром, 8 мая в немецких окопах появились белые флаги. А у нас началась стрельба из всех видов стрелкового оружия.
– Пленных немцев видели?
– Наша дивизия находилась в Латвии. Получили приказ двигаться на Либаву (на берегу Балтийского моря). Навстречу нам шла колонна пленных немцев под командованием их офицеров. От их воинственного и бравого вида не осталось ничего. Сопровождали колонну наши солдаты и сержанты.
– Самый правдивый, по Вашему мнению, фильм о войне?
– «Битва за Москву» – самый точный фильм.
– А из книг?
– Читаю и перечитываю книгу воспоминаний о Жукове; «Они сражались за Родину» – Михаила Шолохова и снятый по нему фильм Сергея Бондарчука. Из этой же серии – «А зори здесь тихие» Бориса Васильева. Читать я люблю, до сих пор читаю исторические и военные мемуары. А атлас «Страны мира» – моя настольная книга.
– Вы прочитали много книг, какое выражение помнится как наиболее ёмкое, отражающее жизнь?
– Жизнь – это не то, что прошло, а то, что запомнилось.
Фото Ольги Поповой
