«Все существующие деревни похожи друг на друга, каждая распавшаяся деревня несчастлива по-своему», – именно так, перефразируя известную фразу литературного классика, можно сказать о судьбах обезлюдевших населённых пунктов Выксунского района в условиях жёстких отечественных реалий.
Одни наши посёлки полностью исчезли с лица земли в результате природных катаклизмов (пожары в 1972 году в Дедовском Торфоболоте и в 2010-м в Рожновском), другие продолжают существование, но уже в совершенно ином статусе (вхождение села Решного и деревни Азовки в состав посёлка Досчатого в 1962 году).
Однако главная причина распада большинства выксунских поселений в 1960-1990-е годы заключалась в нежелании государства решать различные социальные и финансовые проблемы, с которыми ежедневно сталкивались обитатели нашей сельской глубинки.
На вопрос о том, какой период стал для Казачки роковым, многие бывшие жители этой деревни называют начало или середину 70-х годов прошлого века. В принципе, всё логично: в это время поселение действительно испытывало серьёзные трудности, однако два документа из архивной папки «Учётно-статистические материалы Семиловского сельсовета» убедительно доказывают, что в реальности рассыпаться Казачка начала как минимум на 7-10 лет раньше общепринятой версии – в середине 1960-х.
С чего распадается Родина?
Согласно «Списку населённых пунктов Семиловского сельсовета», в январе 1966 года в деревне было 42 дома, в которых проживало в общей сложности 186 человек. Спустя 12 месяцев ситуация в Казачке резко изменилась: по состоянию на 1 января 1967 года здесь числилось 38 жилых построек и 148 человек. Таким образом, за один календарный год из небольшой деревушки выбыло 38 человек!
Причины, побудившие местные семьи переезжать в другие населённые пункты, просты и понятны – желание нормально зарабатывать и улучшить свои бытовые условия. В 1960-х годах в Казачке из всех благ цивилизации имелось лишь электричество, но по-прежнему отсутствовали водопровод, газоснабжение и пр. Даже захудалого магазина в деревне не было, за любой мелочью приходилось посылать детей в соседний Унор!
Кроме того, имелся ещё один значительный фактор, существенно повлиявший на скорость распада Казачки: к началу 1960-х советские школы-четырёхлетки безнадёжно устарели, и дальнейшее обучение подрастающего поколения так или иначе было связано с отъездом. Это до войны четыре класса образования деревенскому жителю хватало за глаза – какие уж там логарифмы и законы термодинамики, когда корова не доена и снегу навалило по самую крышу.
Но времена стремительно менялись, в брежневскую эпоху правления приоритетом для провинциальной молодёжи стало получение профессии, чтобы «выбиться в люди». После казачинской четырёхлетки местные ученики продолжали обучение в осиповской школе-восьмилетке, а дальше – кто куда: в училище, в техникум или сразу на заработки, попутно совмещая работу с учёбой.
– В 17 лет я уехала из Казачки в Навашино и устроилась там работать на слюдяную фабрику. Это было в 1966 году, – рассказывает Раиса Егоровна Осипова. – Тогда уже контроль в деревне ослаб, людей отпускали, а у нас семья большая, многодетная, надо же было как-то пробиваться. Из Навашина вскоре переехала в Выксу, снимала квартиру, работала, потом вышла замуж, так в итоге осталась в городе. Мои братья и сёстры со временем тоже разъехались кто куда: Константин сначала укатил в Донбасс, затем в Новосибирск, Вера несколько лет жила в Риге, Василий учился на бульдозериста в Новосибирске. Мои родители оставались в Казачке до 1980 года, потом переехали в Унор, а через пару лет – в Выксу.
Именно в 1960-х годах в Выксунском районе окончательно закрепилась новая тенденция у жителей отдалённых пунктов: сначала из деревни или посёлка уезжали юноши и девушки, а спустя годы угасающие поселения покидали старики. Пожилые казачинцы покупали в городе дома или переселялись к детям, у которых к тому моменту была уже своя жилплощадь.
Большинство жителей после отъезда из деревни в итоге закрепились в нашем районе, однако немало местных семей переехало в другие регионы, а несколько человек вообще оказались за границей. Общее количество населённых пунктов, где живут (жили) бывшие казачинцы, поражает воображение. Киселёвы – в Проволочном и Молдавии, Куплиновы – в Уноре, Казаковы – в Выксе, Антоповке, Навашине, Калининграде, Москве и Нижнем Новгороде, Цыгановы – в Украине, Андрияновы – в Антоповке, Жаворонковы – на Севере, Фокины – в Выксе, Уноре, Шуе и Балакове, Бочковы – в Воронеже, Нестеровы – в Дружбе и Москве, Макаровы – в Выксе, Жагровы – в Проволочном и в США…
В Казачке, где многие жители доводились друг другу прямыми или дальними родственниками, всегда были сильны социальные связи. Ну а как иначе – люди находились в одинаковых бытовых условиях, вместе трудились в колхозе или на железной дороге, не скрывая секретов от соседей. В свою очередь мужская дружба в провинции была своеобразным эталоном товарищества в эпоху СССР – взрослея, деревенские ребята со школьной скамьи и до самого призыва в армию постоянно собирались вместе, а в случае необходимости могли сообща дать сдачи обидчикам из соседних посёлков. На данном снимке конца 1950-х годов запечатлена казачинская компания неразлучных друзей-приятелей. В верхнем ряду справа налево: Василий Бочков, Михаил Казаков, Иван Казаков, имя и фамилию юноши с папироской (крайний слева) установить, к сожалению, не удалось. В нижнем ряду справа налево: Алексей Шишкин, Алексей Казаков (с гармонью), Николай Жуков, Анатолий Яшин
Лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой
Казачка всегда считалась очень дружной деревней. Жизнь здесь протекала размеренно и без происшествий, а потому для всех казачинцев трагическая смерть пекаря Николая Казакова в 1960-х годах стала шоком.
Достоверно известно лишь следующее: по окончании рабочей смены Николай Казаков запер унорскую пекарню, сел на свой мотоцикл и поехал в родную деревню, но домой в тот вечер так и не прибыл. Наутро его тело с множественными повреждениями нашли неподалёку от Казачки. Версия о том, что мужчина разбился на мотоцикле, не справившись с управлением, всем казалась слишком уж неправдоподобной, и потому в народе пошли гулять различные слухи. Поговаривали, например, что некие злоумышленники, прознав, что Казаков продал на большую сумму партию муки, устроили засаду в лесу, протянув в лесу между деревьями прочную верёвку. Пекарь якобы на полном ходу налетел на преграду и получил серьёзные травмы, не совместимые с жизнью (утром при осмотре тела денег у Казакова действительно не нашли, но ведь он мог оставить выручку в Уноре). Что же произошло на самом деле, так и осталось тайной за семью печатями. Спустя какое-то время расследование этого странного дела было прекращено, и жизнь в деревне постепенно вернулась в привычное русло.
«Огонь – не вода, пожитки не всплывают», – мрачно шутили в давние времена наши предки, подразумевая при этом строгое соблюдение в быту элементарных правил безопасности. Пожары в Казачке заслуживают отдельного упоминания, ибо с «красной стихией» в начале-середине 1970-х здесь было связано немало драматических событий.
В советскую эпоху возгорание дома в отдалённом от города пункте очень редко удавалось затушить на начальной стадии. Сами посудите: единственный стационарный телефон, как правило, находился у председателя колхоза (в некоторых выксунских поселениях телефонной связи вообще никогда не было), и даже если из горящего поселения оперативно успевали вызвать пожарную службу, огнеборцам требовалось время, чтобы добраться по грунтовке до деревни. И зачастую пожарники приезжали лишь к финалу трагедии, когда тушить уже было просто нечего.
Как ни странно, печально известные лесные пожары, бушевавшие в нашем районе в 1972 году, обошли Казачку стороной, хотя чёрные головешки в раскалённом летнем воздухе периодически пролетали над крышами местных изб, и какое-то время сохранялась опасность, что огонь подберётся к границам деревни.
Первый большой пожар в Казачке произошёл в 1969-м (по другим данным – в 1970 году). Сгорели несколько домов на правой стороне деревни. Причиной возгорания якобы послужила непотушенная сигарета, упавшая на одеяло. По другой версии огонь изначально возник на пасеке местного жителя – пчеловод оставил тлеющий дымарь около берестяных ульев, и беда не заставила себя долго ждать. Так или иначе, распространившееся пламя начало быстро перепрыгивать с крыши на крышу и с аппетитом пожирать деревянные постройки. Всеобщий хаос охватил деревню.
Из соседней Осиповки на помощь прибежали люди и стали выносить пожитки казачинцев из домов, складывая их в безопасном месте. Не обошлось без подлости: во всеобщей панике двое осиповских ребят умыкнули будильник и ружьё (позже, правда, чужие вещички вернули). Человеческие крики, треск горящей древесины, топот ног и грохот ломающихся стропил слились в безумную какофонию. Тушить подручным инвентарём было бесполезно: невыносимый жар не давал подойти близко к пылающим домам. Итог – несколько сгоревших изб. В числе пострадавших – семьи Андрея Казакова, Андрея Жаркова, Николая Казакова…
Зимой 1973 года сгорел дом многодетной семьи Уткиных на правой стороне деревни. Пожар возник в 12 часов ночи, чудом удалось избежать человеческих жертв.
– Моего мужа в момент пожара дома не было, он находился в Илёве, а я зимой постоянно вязала веники, печь топила несколько раз в день, – вспоминает события почти полувековой давности бывшая казачинская жительница, 81-летняя Анна Андреевна Уткина. – В трубе, видать, появилась трещина, от искры загорелась крыша. Хотя время позднее было, мы услышали треск и поняли: горим! Дети сразу в окошко попрыгали, ничего из вещей не спасли, только корову со двора успели вывести…
В 1974 году (по другим данным – в 1975-м) «красный петух» снова заглянул в Казачку: сгорели несколько домов на левой стороне, расположенных между унорской дорогой и кладбищем. С причиной возгорания здесь тоже не всё ясно: одни казачинцы сетовали на неисправный телевизор, другие прямо говорили, что был поджог.
– Хорошо помню этот пожар, мне тогда лет 12 было, – рассказывает Александр Иванович Цыганов. – В тот день я, мой брат Вовка и сестра Таня пошли с отцом в лес драть лыко: папа заготавливал лубки из липы, а потом из них выделывал на продажу мочалки и помазки для бритья. И вот вышли мы из деревни, дошли до полей, отец мне говорит: «Саш, что-то там позади дымит. Ты парень шустрый, залезь на дерево, посмотри!» Я взобрался и кричу: «Па-ап! Деревня горит!» Мы всё бросили и побежали. Прибежали в Казачку, смотрим: дом Жагровых занимается, у Фокиных и Киселёвых уже избы сгорели…
По словам Александра Цыганова, когда огонь подобрался к забору очередного дома и соседи стали ломать ограду, чтобы предотвратить распространение пожара, хозяин этого жилья подбежал и замахал руками: «Не тронь, пусть горит!».
– Ну да, было такое, что тут скрывать. Захотел мужик получить страховку, вот и не дал свой дом тушить, – пожимает плечами Александр Иванович. – Таких хитрецов в нашем районе хватало. В советские времена страхование жилья было обязательным, а вот страхование имущества было уже добровольным. Страховка дома стоила копейки, и в случае пожара можно было получить 7 тысяч рублей – огромные деньжищи! Для сравнения – хороший домик в Выксе в те годы можно было купить за 5 тысяч.
Ещё два пожара в деревне произошли в 1990-е годы. Дом, сгоревший на левой стороне Казачки (неподалёку от пруда), опасности для жителей не представлял – поселение в тот период практически пустовало. А вот обстановка, приведшая к пожару в 1991 году, может быть взята за основу сюжета фильма в жанре социальной драмы. И вновь предоставим слово Александру Цыганову:
– В 91-м приехали в Казачку четыре семьи. Приобрели сельхозтехнику, купили в деревне дома, стали фермерствовать. Приезжие, видимо, надеялись, что посадят семечко – и будет изобилие. Ага, сейчас. В деревне надо от зари до заката пахать, тогда результат появится. В общем, две семьи вскоре уехали, а те, что остались, пару раз чуть деревню не спалили из-за забытой включённой электроплитки. А ещё эти приезжие в огороде поставили 40 ульев, но забором их не обнесли. Кругом одни пчёлы! Мы на родник чуть ли не ползком пробирались – караул! В общем, с арендаторами я ругался не раз, имелись у меня к ним претензии.
И в один прекрасный день эти двое фермеров крепко напились и поссорились. Когда один из них уснул, второй подпалил его дом, затем сел в машину и поехал в Осиповку. Зачем – непонятно. По дороге опомнился, вернулся в Казачку, вытащил своего дружка из горящей избы. Вовремя: тот жив остался, хотя здорово обгорел, целый год после этого лечился. В деревне тогда полностью сгорели два дома, ещё один частично пострадал. Причиной пожара объявили короткое замыкание, но какое там, к чёрту, замыкание! С этим погорельцем я потом основательно поговорил, он признался: ну да, был поджог. Оказывается, он накануне закопал в подполе чемодан с наличкой, а потом возник скандал из-за этих денег. Ну и понеслось… Кстати, чемодан он после пожара всё-таки раскопал, все деньги уцелели. А что им будет в земле-то…
Начало 1970-х, окраина деревни. На фото – юные жительницы Казачки после похода в местный лес за грибами. Слева направо: Анна Макарова, Антонина Казакова, Надежда Казакова, Тамара Казакова
Вот и сказочке конец…
В принципе, на этом можно поставить точку, ибо в дальнейшей казачинской летописи уже не было спасительных просветов: в мутные 1990-е годы деревня окончательно растеряла последних жителей. В 2000-2010-х годах, согласно Всероссийской переписи населения, Казачка официально считалась опустевшим пунктом, однако статистика ошибается: несколько человек здесь всё-таки проживали. Более того, жизнь в деревне продолжает теплиться и поныне.
Однако дело вовсе не в этом. Странное чувство недосказанности возникает, когда приходится завершать публикацию на минорной ноте. Два месяца, посвящённых детальному изучению местной истории, сделали своё дело: запомнив фамилии и жизненные пути многих казачинцев, волей-неволей начинаешь понимать поступки этих жителей и сопереживать им. Это неудивительно: homo sapiens от природы склонен к анализу полученных данных и способен легко представлять себя в различных ситуациях.
Сколько вот таких горемычных деревень и посёлков в нашем районе канули в Лету во второй половине прошлого века! И ведь в каждом исчезнувшем поселении жили когда-то десятки и даже сотни обычных русских людей.
Любой из этих жителей мог бы озвучить собственное видение ситуации в период угасания своей малой родины, но мы-то с вами знаем, что на самом деле все эти истории – лишь условный список событий, которых и не должно было быть…
Александр Иванович Цыганов (57 лет): «Моя мама Анна Ивановна родом из Теньгушева. Она росла в зажиточной семье: у маминого отца имелась маслобойка, у других наших родственников – продуктовые лавки. По деревенским меркам такая семья считалась богатой. После свадьбы мама с отцом жили в Кузмоле – небольшом вознесенском посёлке, его сейчас не существует, там всё травой заросло. Как мы здесь оказались? Очень просто: в начале 1960-х наш дальний родственник из Казачки Николай Шишкин перед отъездом в Сальск продал свой пятистенный дом моему отцу. А что – место хорошее, люди в деревне простые, работящие. Первые три года отец приезжал в Казачку набегами – его из колхоза не отпускали, нужна была замена. Это сейчас поехал куда захотел, а в советские годы шибко-то не забалуешь. В общем, через несколько лет перебрались мы всей семьёй в Казачку, там я и провёл детство. После школы отучился в ПТУ-2 на газосварщика, отслужил в армии, в 1986 году женился, затем меня по комсомольской путёвке направили на работу в милицию. В итоге 20 лет отработал во вневедомственной охране, в 2006-м ушёл на пенсию в должности командира роты. Ну а потом я наконец-то осуществил свою мечту: вместе с женой переехал в Казачку. Завели скотину, занимаемся огородом. Нравится мне в деревне. Куда ни взглянешь, сразу вспоминаешь что-то из детства. Посмотришь в сторону – ага, вон там, за родником, мы пацанятами в омуте корзинками карасей ловили, а рядом на разливе старшие ребята зимой в хоккей играли. Обернёшься к лесу и думаешь: а ведь этих деревьев в моём детстве не было, тут же вся узкоколейка насквозь просматривалась, чёрный дым от паровоза издалека видели…»
Дмитрий Макаров. Фото автора и из семейных архивов Казаковых и Макаровых
