На естественный послевоенный ход мярской истории напрямую повлияли два события районного масштаба. Ныне эти факты уже порядком забыты, но в своё время они сыграли решающую роль в жизни небольшой деревушки. Стихийный пожар 1953-го года, уничтоживший практически всё поселение, как ни странно, лишь сильнее сплотил в горе местных жителей. А вот рядовое, казалось бы, объединение колхоза им. Кирова с соседним чупалейским хозяйством нанесло Мяре столько болезненных ударов, что деревню штормило вплоть до конца столетия.
Если бы в 1940-х годах выксунским крестьянам сказали, что их родные посёлки уже через пару-тройку десятилетий начнут трещать по швам, то они, вероятно, с улыбкой покрутили бы пальцем у виска. В середине прошлого века такой исход казался нелепой фантазией. Конечно, большинство сельских жителей втайне всё же мечтали вырваться из государственной кабалы, однако позиции колхозов были на тот момент очень прочны.
Придёт беда – и бык соловьём запоёт
После окончания Великой Отечественной войны в Мярю постепенно возвращались демобилизованные фронтовики. Деревня пополнилась истосковавшимися по дому мужчинами, и работа в колхозе закипела с новой силой. В те годы советская пропаганда ежедневно трубила в газетах и по радио о грядущем светлом будущем, и после стольких невзгод мярские обитатели искренне надеялись, что впредь их ждут только позитивные вести. Поначалу всё так и было.
– В 1948 году в Выксунский район пригнали 13 новых тракторов. Это было сродни чуду, – рассказывает мярский старожил Екатерина Васильевна Зайцева. – Когда первый трактор приехал в нашу деревню, сбежались стар и мал. Все обсуждали и любовались, а две бабушки – Аксинья и Марфа – стояли в сторонке, охали и качали головами. Трактор был простенький, без дверей и крыши, зато из трубы валил дым густыми колечками! Эту технику тогда перегоняли в район, а уж куда её в итоге приписали, никто не знал. Своих гаражей в Мяре отродясь не было, весной трактора обрабатывали наши поля и уезжали в другие колхозы. Но мы и этому были рады-радёшеньки – теперь хоть не вручную пахать и сеять!
В советскую эпоху на местных полях деревенские колхозники успешно выращивали овощи и злаковые культуры, однако эти времена бесповоротно остались в прошлом. Уже свыше четверти века на запущенных мярских угодьях растут лишь луговые травы да кустарники…
Начало марта 1953 года в Горьковской области выдалось достаточно морозным, но без осадков. В один из таких весенних солнечных дней мярские колхозники привычно вывозили скопившийся во дворах навоз, как вдруг по деревне пролетела ошеломляющая новость – умер Сталин. Люди пребывали в растерянности, не зная, что делать дальше.
– В день сталинских похорон мы собрались в избе Михаила Мурзинова, в это время шла передача в прямом эфире, как народ провожал вождя в последний путь, – вспоминает Екатерина Зайцева. – Мы так сильно плакали, будто потеряли близкого человека! И каждый из нас думал: это недобрый знак, как жить-то будем?
Предчувствие не обмануло суеверных людей: спустя три месяца судьба-злодейка приготовила для Мяри поистине страшное испытание.
– 8 июня 1953 года я очень хорошо помню, как будто это вчера произошло! – эмоционально восклицает Екатерина Васильевна. – На полях ещё что-то досаживали, нежарко было с утра. А тут как раз намедни купила я домик, третий с краю, и собиралась в огород идти грядки копать (мой мужик в то время служил в армии, я одна по хозяйству управлялась). Гляжу на небо: тучки чёрные появились, гром поблизости загрохотал, а потом молния верёвкой ка-ак ударит во двор соседнего дома! И сразу пожар начался. У нас же тогда все крыши соломенные и деревянные были – одной случайной искорки достаточно, чтоб загорелось, а тут – такой разряд! Ой, что тогда творилось! Стропила трещат, крыши рушатся, все орут, а огонь уже на другую сторону деревни перекинулся! И как-то странно всё горело: одна изба пылает, соседний дом стоит целый, а рядом с ним другая изба догорает. Но люди успели выбежать и скотину спасти. Правда, погиб один жеребёнок: с испугу вырвался на улицу, побежал по деревне и сгорел…
За неполный день в Мяре огнём было уничтожено 28 домов – свыше 80% всех жилых построек. Всё местное население, враз лишившись крыши над головой, пребывало в шоке. У людей не было денег, чтобы начать строительство, однако прибывший на место трагедии председатель колхоза Яблонский из деревни Старой подбадривал погорельцев: «Главное – никуда не уезжайте! Не бросим в беде, поставим вам дома!». Но никакой помощи со стороны мярские жители так и не дождались.
– После пожара мы купили уцелевшую избу в деревне (хозяин уехал в город) и переселились на окраину. А остальным семьям от сельсовета предложили льготные ссуды, которые надо было выплатить за несколько лет. Но никто не хотел связываться с кредитами, люди боялись попасть в долговую яму, – говорит Иван Сазонов, переживший огненную трагедию в Мяре. – Помню, моя тётка Мария Пугачёва отговаривала мужа: «Миколь, вот возьмём мы эту ссуду на стройку, а чем отдавать-то будем?» В общем, все отказались, кроме Дмитрия Карпунина – он единственный оформил ссуду. Все деньги потратил на строительство, а кредит и не думал закрывать. Спустя какое-то время к нему домой нагрянула серьёзная комиссия: «Дмитрий Степанович, вам надо за ссуду вносить платежи!» А он возьми да брякни: «Нет у меня денег! Гол как сокол! Вон мою дочь горбатую в качестве долга забирайте!» Люди из комиссии тогда просто опешили. В итоге Карпунин ни копейки не выплатил, уж не знаю, как он потом этот вопрос утряс... Ну а все наши жители без всяких кредитов строили избы на старых участках. Расчищали головёшки, рубили лес, а потом привозили брёвна на пилораму в Чупалейку и там распиливали. Тогда же, в середине 1950-х, у нас наконец-то появилась отдельная школа-четырёхлетка. В общем, Мяря быстро восстановилась…
Наши старожилы, вероятно, ещё помнят те времена,
когда проезд из Выксы в соседний Вознесенский район был возможен только через
Мярю. Однако данный маршрут был довольно извилистым, да и местным жителям постоянно
снующие машины доставляли лишние неудобства. В середине 1960-х годов началось
строительство трассы Выкса-Вознесенское в обход Мяри. В ходе этих работ рядом с
деревней был выкопан большой котлован, который со временем наполнился
родниковыми и болотными водами. Так на свет появился Мярский пруд, созданный
специально для сельскохозяйственных нужд. Бывший житель Иван Сазонов вспоминал
по этому поводу: «Плотину на пруду делали вручную, песок возили всей деревней на
лошадях, но в первую весну насыпь размыло талой водой, и пруд „ушёл”. На
помощь прислали городских специалистов и рабочих, за короткий срок они возвели новую
хорошую плотину на нашем пруду»
Новые реалии жизни: телу простор, а душе тесно
Казалось, уж теперь-то в заново отстроенной деревне люди заживут как в сказке. Статистика гласит: действительно, численность местного населения до начала 60-х годов минувшего столетия неуклонно росла, что косвенно свидетельствовало о материальном благополучии семей. По состоянию на 1 января 1959 года в Мяре числилось 215 человек и 40 жилых строений, а в 1960-1962 гг. здесь уже было зарегистрировано 219 жителей, при этом количество домов увеличилось до 41.
Этот период с полным правом можно назвать наивысшей точкой расцвета Мяри. Дело в том, что в 1958-1959 гг. доходы большинства отечественных колхозов значительно возросли, и руководители таких прибыльных хозяйств самостоятельно стали формировать фонды для выплаты ежемесячных авансов (окончательный расчёт производился в конце года). И хотя сельские труженики получали меньшие зарплаты, чем, скажем, заводские специалисты, зато за счёт ведения натурального хозяйства в деревне практически не тратились на продукты, что позволяло постепенно накапливать средства.
Однако именно к концу хрущёвского правления в Выксунском районе начался стремительный отток сельских жителей в Выксу. Десятки семей в полном составе переезжали из закрывающихся торфопосёлков и небольших отдалённых деревушек в город. Приоритеты в жизни тогда стремительно менялись, колхозники больше не хотели жить в спартанских условиях без света и водопровода, а в городе открывались широкие возможности пользоваться различными бытовыми благами, устроиться на работу с удобным графиком, дать детям достойное образование, культурно проводить досуг и т.д. Людской ручеёк хлынул из Мяри и влился в общий поток районных переселенцев. В 1964 году в деревне числилось 176 человек и 38 домов, то есть буквально за пару лет поселение потеряло 20% жителей! Справедливости ради стоит отметить, что местные колхозники покидали родные пенаты и раньше (к примеру, в начале 1950-х сёстры Раиса и Екатерина Подуруевы уехали в Сибирь), но именно на стыке VII и VIII советских пятилеток Мяря лишилась наиболее значительной части трудоспособного населения. Размышляя об урбанизации, которая, по сути, лишила очередную деревню будущего, 64-летний Павел Митрофанов признаёт: в то время уже ничего нельзя было изменить.
– Практически все наши жители тогда переселялись в Выксу – Пугачёвы, Щеголёнковы, Жулины, Митрофановы, Карпунины, Шишкины, – говорит Павел Николаевич. – Правда, Марковы основались в Антоповке, Мурзиновы – в Кулебаках, а одна из семей клана Сазоновых сначала уехала в Вилю, но через какое-то время всё равно оказалась в городе…
Благодаря усилиям местного жителя Павла Митрофанова в деревне в 2013 году был восстановлен деревянный мост. В советскую эпоху создание этой простейшей переправы было вызвано необходимостью: полноводная речка Мяря с южной стороны надёжно преграждала дорогу любому путнику, пытавшемуся попасть в соседнюю деревню Илькино. В текущем столетии уровень водного потока значительно снизился, да и илькинское поселение уже давно кануло в Лету, однако реконструкция старого маршрута для обитателей Мяри стала делом чести
В 1964 году в деревне появилось долгожданное электричество, однако даже этот положительный факт уже не играл сдерживающей роли – народ по-прежнему уезжал. Спустя год мярский колхоз и ещё несколько мелких хозяйств Чупалейского сельсовета вошли в состав объединённого сельхозпредприятия. Логика в этом укрупнении просматривалась чётко: в период, когда в районе внедряли механизацию и деревни теряли рабочую силу, гораздо легче было координировать работу из единого центра.
– Совхоз «Чупалейский» образовался в 1965 году, и мы сразу увидели изменения. Рядом с Мярей проложили новую асфальтированную трассу Выкса – Вознесенское, выкопали большой пруд для сельских нужд, но потом про нас словно забыли, – сетует Екатерина Зайцева. – Я, признаться, тогда тоже хотела уехать в город, но родители запричитали: «Старые мы стали, огородом тяжело заниматься. А если умрём, кто нас хоронить будет?» Так я и осталась в деревне. С 70-го по 91-й год работала бригадиром. Правление находилось в Чупалейке, до него было пять километров, и почти всегда приходилось добираться пешком. Соседки мои тоже гнули спину на полях, а мярские мужики в основном работали в совхозной строительной бригаде. В 70-80-е поля вокруг деревни ещё засеивали, но все наши постройки – коровник, зернохранилище, овчарню – к тому времени вывезли в Чупалейку и забросили. Оставалась у нас только конюшня, да и ту потом разобрали…
Незадолго до распада Советского Союза в Мяре сложилась удручающая ситуация: в некогда процветающей деревне оставалось около 20 жителей, да и то в основном это были пожилые люди, не решившиеся в своё время переехать в город. В 1990-е годы местные пенсионеры оказались напрочь отрезаны от цивилизации, однако именно в эти неспокойные времена в Мярю переехал выксунский бизнесмен К., попытавшийся запустить подсобное хозяйство от городского предприятия. Предприниматель построил большой дом, возвёл животноводческий комплекс (коровник, пасеку), но дела шли ни шатко ни валко, а в нулевые годы ферма и вовсе приказала долго жить.
В начале XXI века деревня практически обезлюдела. Согласно переписи населения, в 2002 году здесь числилось 12 человек (двое мужчин и десять женщин), а через 8 лет в Мяре официально было зарегистрировано всего… две бабушки! В 2009-м на угасающую деревушку обрушился новый удар судьбы: мощный пожар прошёлся по правой стороне поселения. Причиной возгорания якобы стало неосторожное обращение с огнём: искорка от костра, разведённого в огороде, попала на сухую траву, и «красный петух» вырвался на свободу. Человеческих жертв тогда удалось избежать, но в результате бедствия оказалось уничтожено около десятка нежилых домов.
Всё шло к тому, что местная летопись должна была вот-вот завершиться на минорной ноте, но тут случилось настоящее чудо: в начале 2010-х годов в Мярю возвратились на ПМЖ несколько мярских семей – Сазоновы, Марковы и Митрофановы. Потомки отцов-основателей энергично взялись за дело: за короткое время построили современные просторные дома, установили поклонный крест, своими силами отремонтировали мост и участок дороги при въезде в деревню.
– В 1968-м году перед отъездом из Мяри наша семья продала дом местной жительнице за 930 рублей. Кажется, недавно это было, а уже больше полвека прошло! – возвращается в советскую эпоху Павел Митрофанов. – Помню, отец тогда написал на обычном тетрадном листке в клеточку, что продаёт тёте Кате свой дом, а она расписалась, что покупает. Вот такой был договор купли-продажи. Отнесли заявления в сельсовет, там поставили печати, и эти листочки считались юридическим документом! Свыше 40 лет я прожил в городе, но всё это время деревня постоянно звала к себе. В 2013-м переехал в Мярю и снова ощутил себя по-настоящему свободным! Что может быть лучше родных мест? Наши старики в своё время говорили: «Держитесь за Мярю! Все соседние деревни распадутся – Илькино, Ольховка и прочие, а Мяря будет жить!».
Александр Андреевич Садков (63 года): «Моя мама
Евдокия Сергеевна (в девичестве Афонина) родом из выксунской деревни Илькино, а
папа, Андрей Иванович (бухгалтер по профессии), приехал в наши края из
ардатовского села Кудлей. Родители познакомились уже в зрелом возрасте при интересных
обстоятельствах. Суть в том, что мама жила в бедной многодетной семье, и чтобы хоть
как-то свести концы с концами, трудилась разнорабочей в Навашине. Как-то раз после
тяжёлой смены она ехала на автобусе в Выксу и уснула на плече рядом сидящего
мужчины. И этим пассажиром как раз оказался мой будущий отец. Когда они приехали
в Выксу и вышли из автобуса, разговорились, затем стали встречаться, а спустя
какое-то время отец пришёл в Илькино свататься. После свадьбы родители поселились
в выксунской деревне Покровке, потом переехали в Чупалейку, где я и появился на
свет. Но всё-таки своей малой родиной считаю Мярю, ведь именно там я прожил много
лет. В 1975 году я поступил в сельхозакадемию и уехал из деревни. Попутно всерьёз
занимался велоспортом, получил звание мастера спорта. Когда закончил карьеру, вернулся
обратно в Мярю, трудился в колхозе. Нравилось мне работать на земле, вот что
хочешь со мной делай! Кто-то мечтает вырваться в большой город, а я в своё
время полмира объездил и понял: не важно, где ты живёшь, главное – чтобы тебе было
хорошо!..»
Вместо послесловия
За время существования рубрики «Деревеньки» автор этих строк проинтервьюировал десятки пожилых людей, и большинство из них, отвечая на вопрос: «Почему распались выксунские загородные пункты?», винили во всём Горбачёва. Ну да, в своё время Михаил Сергеевич наломал дров со своей перестройкой и проявил известную осторожность в ходе масштабных правительственных реформ, однако не он один виноват в развале наших деревень. В 22-м томе Большой российской энциклопедии, выпущенной в Москве в 2013 году, отечественный исследователь В.Д. Ковалёв сформулировал основную причину распада многих тысяч сельских поселений на территории Советского Союза:
«Термин „Неперспективные деревни“ впервые появился в рекомендациях по проектированию населённых пунктов, подготовленных в 1960 году Академией строительства и архитектуры СССР в соответствии с решениями Пленума ЦК КПСС (декабрь 1959 г.) о разработке новых схем в сельской местности. Эти рекомендации предусматривали деление сёл и деревень на перспективные и неперспективные, в зависимости от численности населения, обеспеченности коммуникациями и соответствия задачам развития.
…К 1979 году предполагалось сократить количество сельских поселений в СССР более чем в 6 раз (с 705 тыс. до 115 тыс.), однако впоследствии показатели постоянно корректировались. В период 1959-1979 гг. число селений в Союзе сократилось на 54,3% (до 383,1 тыс.), а в РСФСР – на 60,2% (до 177,1 тыс.)…»
Таким образом, распад наших деревень был заложен ещё в хрущёвский период правления! И самый масштабный отток сельских жителей был зарегистрирован в Нечернозёмной зоне, куда, на минуточку, входит и наш регион. Как могут деревни, испокон веков существовавшие на Руси, вместе с людьми оказаться лишними, ненужными?! И если с экономической точки зрения подобное решение ещё как-то можно было объяснить, то реализация такого грандиозного проекта оказалась чудовищно непрофессиональной и в итоге обернулась настоящей катастрофой.
В конце брежневской эпохи застоя на фоне назревавшего социально-демографического кризиса вся абсурдность политики ликвидации «деревень без будущего» становилась всё более очевидной. В 1980 году деление загородных населённых пунктов на перспективные и неперспективные было отменено решением Госкомитета по строительству и архитектуре при Госстрое СССР, однако процесс тотальной деградации и разрушения русской деревни продолжался. Ну а чем в итоге всё закончилось, мы прекрасно знаем…
В 80-х годах прошлого столетия супруги Василий и
Екатерина Царёвы из увядающей выксунской деревни Верхней Велетьмы купили в Мяре
просторный пятистенный дом (на фото). Приученные с детства к труду, они и здесь
продолжали содержать домашний скот и обрабатывать большой огородный участок. В
смутные 90-е годы, когда жизнь в Мяре тоже стала стремительно угасать, Царёвы не
стали менять место прописки. В настоящее время в родительском доме проживает
дочь Людмила со своим мужем. К ней в деревню часто приезжают погостить внуки и родственники
– всё-таки есть в мярском быте что-то необъяснимо притягательное и вольготное
(Окончание в следующем номере)
Фото автора
